На Лену они старались не смотреть очень уж благоговейно, но вот получалось плохо. Пять лет назад это раздражало ее безмерно, заставляло смущаться, злиться, а сейчас она уже научилась не обращать внимания. Хочется верить — пусть верят. С богами у них тут проблемы, пусть хоть в благие порывы Странниц верят. Во что они станут верить, если эти самые благие порывы окажутся дорогой в ад, думать не хотелось.
Они тепло распрощались с Дартом. Ему так хотелось что-то подарить ей на память, а ничего не было, и это огорчало его. Будь она мужчиной, точно получила бы его меч или кинжал, но о мече, понятно, и речь не шла, а кинжал был сделан под сильную мужскую руку. Лена с трудом уверила его, что и без памяток не забудет эльфа, убежденного в необходимости дружбы с людьми.
Лето было жарким. Лена завязывала платок на манер банданы, когда они шли по открытой местности, а мужчинам и мороз был не мороз и солнце не солнце, и уши у них не отмерзали, и макушки не перегревались. Милит отобрал даже ее нетяжелый груз, потому что жару она переносила плохо, одна радость — платье каким-то образом сохраняло иллюзию прохлады. В деревнях их встречали почти с восторгом и накормить и снабдить припасами считали за честь. Серебра не брали категорически. Трактирщики обижались до слез. Так что Лена старалась отрабатывать еду и ночлег, расспрашивая и рассказывая, а шут либо пел, либо играл на аллели и тоже денег не брал. Стол у них был куда разнообразнее. чем зимой: ягоды, овощи, даже первые фрукты — мелкие яблочки и что-то вроде груш, но со вкусом абрикосов. Эльфы были в восторге и радостно набивали мешки этой вкуснятиной.
По ночам даже палатки ставили не всегда, что чрезвычайно нравилось Гару. Где бы он ни ложился, к утру непременно оказывался под боком у Лены, а платье было настолько чудесное, что собачья шерсть на него тоже не липла.
В город они входили с опаской. Лене просто было страшновато, а мужчины подобрались, но Гарвин и Милит опускали очи долу, а шут и Маркус вполне демонстративно придерживали мечи за эфес. Маркус куда более естественным жестом. Махать мечом шут умел, а носить его привычки не было, тем более что меч был все-таки под милитовы два метра, а не под его сто восемьдесят.
Дополнительная надпись в подорожной исчезла так же легко, как и появилась: шут стер ее смесью каких-то травок, разве что желтоватая бумага стала погрязнее, так они ее еще и помяли, Маркус даже поносил в жаркий день под рубашкой, чтоб буквы чуточку расплылись от пота. Гару вышагивал рядом, делая вид, что его вовсе не интересуют мясные лавки и лотки с жареной рыбой или булочками. А Лене булочку хотелось — чуть слюна не капала, и она не выдержала, подошла к одному лотку. Ее узнали, радостно ответили на немудреные вопросы и за булочки денег не взяли. Отвалили целый десяток: «Эльфов-то подкормить бы надо». Маркус, а особенно худой шут чуть не лопнули, сдерживая смех: эти эльфы уж никак не выглядели голодными, и особенно Милит. Но Лена, конечно, искренне поблагодарила, выслушала в довесок новые сплетни о Дарте (абсолютно фантастические) и отправилась искать гостиницу с ванной.
Город отличался от деревень. И Лена его узнала: именно сюда, именно на эту площадь их заносило. Конечно, ни виселиц, ни эшафота не было, но Лена все равно узнала, скорее даже — почувствовала. Вспомнила. У нее просто подкосились ноги, шут торопливо обхватил ее за талию, Маркус принялся обмахивать ее рукой, и очень отчетливо Лена услышала чей-то голос: «Столько здесь пролилось невинной крови, что всякому чистому человеку плохо становится». Тут же набежала стража с воплями: «Кто сказал?», но сказавший отчего-то не обнаружился.
В городе они пробыли недолго, так, только чтоб для разнообразия поспать под крышей, в кроватях, предварительно всласть намывшись горячей водой, да заодно и одежду в порядок привести. Здесь люди очень неохотно шли на контакт — если вокруг были еще люди. А наедине… Лена столько наслушалась жутиков, что мир, в котором шла всего лишь война, показался ей вполне приличным. К ее эльфам относились со смесью жалости и сочувствия, что выбивало обоих из колеи. Вот уж к чему они не привыкли, так это к тому, чтобы люди их жалели…
Подорожную у нее не спрашивали, хватало совести помнить, что над Светлой нет ни королей, ни магов. Магов видели. Лена догадалась, что двое чрезвычайно важных мужчин маги, потому что шут поморщился и полез под рубашку — амулет нагрелся. Похоже, они проверяли эльфов на наличие магии. Ага. Конечно. Гарвин и Милит были из числа сильнейших магов Трехмирья, так уж легко здешние самоучки смогут определить их силу. А если смогут, тем хуже для них. Лена не собиралась в случае чего сдерживать эльфов.
Уже за городом Гарвин сказал с невероятным презрением: «Маги!» — и длинно сплюнул, что у эльфов было верхом неприличия. Ушли они утром, чтобы оказаться подальше. Можно было бы и уходить, но хотелось услышать что-нибудь реальное о Дарте, вот она и тянула. Удалось ли ему? удастся ли? Ей казалось, что Дарт способен поднять на бунт не только эльфов, но и тех людей, которые пока всего лишь сочувствуют. Сегодня ограничили в правах, и без того не шибко многочисленных, эльфов, завтра примутся за людей. Равновесие действительно нарушено.
— Как ты угадала, что Дарт достоин сильной магии? — спросил Милит, аккуратно разделывая свежеподстреленного малюсенького оленя. Мяса на три дня на всю компанию, особенно если часть закоптить. Жарко. Иначе испортится. — Он ведь не безвредный Карис, он бунтарь, он воин…
— А как я узнала о человеке, который дал тебе напиться?
— А! — коротко сказал Милит. Теперь ему все стало ясно. А что, собственно, Лена узнала о Дарте, кроме его сомнений? Кроме его желания умереть, чтобы не помнить лиц погибших? А вот хватило… В конце концов…
Впечатление было, что ей отрубили руку. Она даже не закричала, потому что голос пропал начисто, даже дышать перестала, только глаза вытаращила и хватала воздух ртом, а он почему то не желал проходить в легкие. Метнулся Гарвин и как-то странно отшатнулся, но не упал, взмахнул руками, и Милит прошипел что-то воинственное, выбрасывая вперед левую руку, и шут спустил тетиву — и все это за то время, которое понадобилось Маркусу, чтобы свалить Лену на землю и упасть сверху. Несколько секунд… Потом она перестала видеть и соображать, потому что руку отрубили еще раз, но тоже очень ненадолго, было так больно, что она быстренько пришла в себя. Гарвин медленно оседал на траву, прижимая к груди руки. Господи…
— Что с Аилленой? — услышала она деловитый голос Милита. Маркус, подсовывая ей под голову свернутую куртку, ответил:
— Метательная звезда выше локтя. Неопасно. Гарвином займись.
— Уверен, что неопасно? — прохрипел Гарвин. Шут встревоженно заглянул ей в глаза, перевел взгляд на место, где руку отрубили, и не без облегчения сказал:
— Больно очень, но неопасно.
Милит склонился над Гарвином, выдернул короткий нож из груди. Гарвин захрипел, закашлялся, и Лена увидела у него на губах кровь. Господи, господи…
— Не увлекайся, — выговорил он. — Только легкое почини… остальное само… само заживет… Знаю я тебя, коновала…
Милит коротко кивнул, растопырил пальцы над раной и забормотал скороговоркой. Гарвина выгнуло под его рукой, он хрипло закричал — а заставить кричать эльфа не всякому палачу удается. Во всяком случае его младший брат ни разу не крикнул во время казни. Продолжалось это недолго, минуту, может, две. Под Лену подсунули попону, шут, попытавшись разрезать рукав платья, выругался вполголоса и, быстро расстегнув пуговицы, на пару с Маркусом стянул с нее платье через ноги, безуспешно стараясь не бередить руку. Но вот Лена не кричала, голос так и не вернулся, зато темно было в глазах и хотелось просто умереть. Потом над ней склонился Милит.
— Что… там? — задыхаясь, спросил Гарвин.
— Да ничего бы… для нас. Глубоко очень.
— Кость повреждена?
Милит присмотрелся.