— Нет.
— Сможешь… выдернуть? За один раз?
— Постараюсь… Рош, обезболивающий сбор в кружку. Воды на треть. Дай мне… вскипячу… все, через четверть часа будет готово.
Маркус подтащил поближе Гарвина, помог ему приподняться, поддерживая сзади за плечи. Подбородок эльфа был залит кровью, белая рубашка — вся в крови. Наверное, заметив ужас в ее глазах, Гарвин заговорил ласково, но все еще слегка задыхаясь:
— Это ерунда. Коновал, которого ты знаешь под именем Милит, владеет грубым исцелением, это не очень приятно, однако помогает. Легкое он мне залатал, ты видишь, я не кашляю, кровь горлом уже не идет. Эта рана уже не опасна. Я не умру. Слышишь, девочка? Я не умру. Но вот исцелить тебя не сумею, только на уровне Милита, а этого я и врагу не пожелаю. Дырки в шкуре не способствуют тонкому целительству… Ты уж прости. Зато можно будет пить обезболивающее…
Шут посадил Лену, крепко обнял, а Милит, ухватив за край звездочки, дернул так сильно, что не удержался на корточках и шмякнулся на зад. Лена, кажется, завыла вполне по-волчьи. Маркус стирал кровь с ее руки.
— Зашить бы надо, — озабоченно сказал он, — глубоко, да и размер немаленький…
— Сумеешь? — спросил шут.
— Суметь-то сумею, не впервой. Только надо сначала ее отваром напоить, ей это не по силам будет. Сейчас пока кровь остановлю. Твоим же бальзамом, Делиена. Он знаешь как хорошо действует.
Он занимался ее рукой, обрабатывал рану, не обращая внимания на ее скулеж, как и шут не обращал внимания на ее попытки вырваться, крепко-крепко прижимая к себе. Он успел завернуть ее в одеяло, только рука да левое плечо и торчали из свертка. Лена уткнулась лицом ему в грудь и, кажется, начала реветь, хотя вовсе не хотела никаких проблем для этого небезнадежного мира, но было так больно, что слезы доводов рассудка не слышали…
Милит выпоил ей с десяток глотков отвара, остальным промыл рану. Лена глухо завизжала в грудь шуту, но быстро перестала, потому что руку перестало жечь, боль не прошла, но заметно уменьшилась, и ее рев перешел во всхлипывания. Маркус принялся зашивать рану, и было это так всепоглощающе больно, что она сразу вспомнила, как шила ему по живому, а он уверял, что это полная ерунда. Все у них ерунда. Метательный нож в грудь — ерунда, пятьдесят плетей — фигня…
— Ну вот, — удовлетворенно отстранился Маркус, — очень даже аккуратно получилось. Гарвин, подтверди.
— Прилично, — подтвердил Гарвин. — Меня тоже зашьешь. У тебя талант белошвейки…
Милит туго перевязал ей руку, густо намазав собственным ее бальзамом для заживления ран, смыл кровь и робко улыбнулся.
— Ну вот и все… Все будет хорошо. Ты скоро уснешь, а когда проснешься, будет уже легче. У нас лекарства хорошие, их Аиллена Светлая делала, а у нее руки добрые. Рош, ты одень ее, да укутай как следует, ее знобить будет.
— Сейчас, — шепнул ей шут, — сейчас все будет хорошо…
Он вытащил из ее мешка юбку и блузу, очень ловко одел, и даже руку было не очень больно, уложил поудобнее на попону и поплотнее укрыл одеялом. Второй рукой Лена вцепилась в него.
— Я не уйду, — пообещал он, — я с тобой буду, не бойся. Нет, Гару, не лезь, ляг вот здесь, грей ей ноги… Умница. Хорошо. Лена, а ты попробуй уснуть… Хочешь, я тебе колыбельную спою, а? Или что-то другое?
Он начал напевать что-то спокойное, нежное, монотонное, без слов… Вряд ли колыбельную, он их не знал, ему никогда не пели колыбельных, его не любили, он был нежеланным ребенком, его только терпели, и откуда в нем это умение любить…
Маркус и Милит в четыре руки колдовали над Гарвином. Тот шипел и тихонько ругался. Наверное ругался. А потом она впала в странную полудрему, вроде бы и спала и в то же время слышала, о чем они говорят, а потом уже и не слышала…
Ее не будили, а самостоятельно она продрыхла чуть не до следующего полудня.
— Проснулась, — известил шут, едва она открыла глаза. Тут же над ней нависли три таких родных лица. Ну, и разумеется столь же родная черная морда с рыжими подпалами. Она испугалась:
— Гарвин?
— Здесь я, — нормальным голосом откликнулся эльф. — Эй, расступитесь, пусть убедится, что со мной все в порядке.
Милит отодвинулся, и Лена увидела Гарвина, с комфортом устроившегося неподалеку. Он полусидел на одеяле, оперевшись спиной на пару мешков, голый до пояса с пластырем на груди. На пластыре проступила кровь.
— Это нормально, — заверил Маркус. — Она же не сразу останавливается. А там не бинты, всего-ничего. Вот скоро перевязку ему делать будем, сама убедишься.
— Лена, опасности нет, — подтвердил шут. — Ночью он спал плохо, а сейчас вроде ничего.
— Конечно, плохо, — пожал плечами Гарвин и даже не скривился. — Тебя бы так исцелить, вовсе не спал бы. Одни кошмары после этакого в голову лезут. Причем самые жуткие.
— Это был нож для меня?
— Для тебя, — кивнул Милит.
— Гарвин…
— Давай ты меня потом благодарить будешь? — предложил он. — Когда поправишься и соображать начнешь.
— А кто?
— Обычный наемный убийца. Нанят здешним верховным магом.
— Не обычный, а очень хороший, — проворчал шут. — Гарвин, посмотри, мне не нравится, как она выглядит. И жар у нее. Звездочка ничем не была смазана?
— Была, — вздохнул Милит, — но противоядие у него было, сейчас она его выпьет. Шут, не бойся, это действительно противоядие. Он не смог бы соврать, даже если бы очень-очень захотел.
— Он мог верить, что это противоядие.
— А я проверил, — сообщил Гарвин. — Думаешь, не умею? Умею. К тому же попробовал на себе, потому что нож тоже был смазан. Аиллена, полукровка от тебя ни на шаг не отходил, даже по нужде, так что мы сами тут разбирались.
— Вы его…
— Нет, — поспешил прервать Маркус, — жив. Не совсем здоров, ты уж прости, я не сдержался, навешал ему основательно, но ничего, жить будет. И рассказывать людям, что маги поручили ему убить Светлую. Пить хочешь?
— Пить — нет, — мрачно сказала Лена. Маркус хихикнул, а шут шикнул на него, помог ей подняться — голова немедленно поехала в неизвестном направлении, да так, что она едва на ногах удержалась, тут же начался пожар в руке, там горело, а всему остальному было ужасно холодно, ее трясло, не горячий чай, ни одеяла не помогали. Промучившись с ней до вечера, мужчины устроили военный совет.
— Нужен нормальный лекарь, — заключил Маркус, — а не я. Гарвин, не обижайся, ты ведь вроде…
— Не лекарь, — не обиделся Гарвин. — Я целитель, а в прочем разбираюсь не лучше тебя. И хуже ее. Надо идти.
— Ну, ее-то мы понесем, а ты?
— А я сам пойду, — удивился Гарвин. — Сейчас еще вряд ли, а завтра пойду. Только если не быстро. Это, — он показал себе на грудь, — болит не смертельно, вот после… хм… исцеления мне не особенно хорошо, потому бегать и не смогу… И наверное, груз нести не смогу. А передвигаться — запросто.
— Надо тебе палку вырезать, — предложил шут, — все-таки легче.
— Палку так палку, — согласился Гарвин, — и правда. Вам придется и ее нести, и вещи…
— Можно я помогу нести вещи? — раздался откуда-то из кустов незнакомый голос. Головы повернулись в ту сторону.
— А чего ж? Пусть тащит. Если вы так уверены, что его заставили попытаться ее убить…
— Заставили, Проводник. Только не очень хорошо. Как мне кажется, хорошие убийцы с пятнадцати шагов попадут неподвижно стоящей женщине не в руку, а в горло.
— Естественно, — кивнул шут. — Он и противиться заклятию не мог, и осознавал, что делать этого нельзя.
— Уверенно говоришь, — фыркнул Милит. Шут серьезно посмотрел на него:
— Говорю о том, что знаю.
— Может, мне еще перед ним извиниться? — проворчал Маркус.
— Это еще зачем? — хором возмутились все, и шут первый. Лену напоили очередным отваром, поэтому ночью она спала, но снилась всякая пакость, и даже сквозь эту пакость она чувствовала, как болит рука. Утром она чувствовала себя совершенно ужасно, даже плакать не было сил, когда Маркус делал ей перевязку.
Шли они медленно, приноравливаясь под Гарвина, двигавшегося вроде бы ровно, однако всерьез опиравшегося на палку. Высокий и на редкость симпатичный мужчина тащил сразу три мешка, включая и рюкзачок Лены. Лену несли по очереди, конечно, дольше всех Милит. Он бы ее и вовсе из рук не выпускал, и утомленным не выглядел, и безуспешно пытался доказать, что он способен нести ее весь день и не устать, он эльф, и не самый слабосильный эльф…