Гару вымахал со здоровенную дворнягу, но Лена понимала, что у него еще все впереди, что он еще щенок, которому и полугода не сравнялось. Он иногда уставал от путешествия и начинал отчаянно рыдать, так что шуту пришлось сплести для него этакую корзинищу, и ехали весело: Лена с шутом, а Маркус — с собакой. Правда, мужчины его не баловали и Лене не давали. Они точно знали, когда он действительно устал или действительно проголодался. Ел он все. То есть вообще. Как-то они напекли картошки в золе: Гару раскопал и сожрал больше половины. При этом он картошку остудил вполне по-человечески — покатал лапами по траве. Сколько было земляники — сказать страшно. Поляны краснели. Гару лопал и землянику. И мышей, если они опрометчиво ему попадались. И птиц. Однажды поймал кролика, очень удивился, но тоже слопал.
Пожалуй, Лена была прозаично счастлива. Одинокие Пути Странниц ее привлекали мало… то есть совсем не привлекали. Что за радость — топать одной по дорогам? Не страшно — при местном-то уважении, переходящем в поклонение. Но ведь скучно же! Одиноко. Лена раньше любила побыть одна, закрыть двери, шторы поплотнее задернуть, а последний год ее от этой привычки отучил. В палатке их всегда было трое. В доме у нее была своя комната, но в ней неизменно ночевал и шут. То же самое и в Сайбе. И что удивительно, уединяться не тянуло. Даже Маркус, не говоря уж о шуте, ей никогда не мешал. Если от настроения Странниц так много зависит, как говорят, этот год должен быть в Сайбии очень удачным, подумала однажды Лена. Они сидели у костра, уже молчали, шут обнимал ее за плечи не столько для тепла, сколько для уюта, Маркус думал о чем-то своем, Гару не отводил взгляда от огня, и его глаза светились. Лене было так хорошо, что она даже, наверное, согласилась бы умереть здесь и сейчас с этим ощущением полной гармонии.
— Знаешь, — вдруг произнес Маркус, — а та Странница меня с собой звала.
— То есть? — не поняла Лена.
— Сказала, что если я хочу, то могу пойти с ней. По Пути.
— Разве ты не об этом мечтал? — поинтересовался шут. Маркус кивнул:
— Мечтал. Об этом.
— А чего ж не пошел? Мечтать перестал?
— Не знаю. Не перестал. Четко понял: не хочу я с ней идти. И ни с какой другой. А вот с этой: хоть в соседнюю деревню, хоть в другой мир, хоть в палатку Лиасса. Делиена, как думаешь, это судьба?
— Или любовь, — хихикнул шут. Лена щелкнула его по носу, а Маркус не обиделся:
— Нет, любовь — это у тебя. Что-то другое. То есть ты мне нравишься, конечно, Делиена, только это не главное. Может, дело в том, что я тебе нужен?
— Нужен, — согласилась Лена. — Очень даже. А про судьбу меня не спрашивай. Не знаю. У нас принято было провозглашать, что судьбу каждый делает сам…
— Конечно, сам, — удивился Маркус. — Судьба только предоставляет возможность, а мы уж решаем, что делать. Я мог тебя с площади уволочь силой, а не шута спасать, мог вообще к тебе не привязываться… Вообще в любой момент мог уйти. Так ведь не хочу. Суждено мне еще раз по Пути пройти, не суждено — уже неважно, наверное. Только тебя я уже не оставлю. То есть вас обоих. Пропадете без меня.
— С голоду помрем, — кивнул шут с самым серьезным видом.
Вскочил и заворчал Гару, озадаченно оглядываясь по сторонам, напряженно вслушался в ночную тишину шут и ахнул:
— Оборотни!
Взлетел Маркус, и обнаженный меч уже был в его руке. Шут без разговоров метнул нож в темноту — раздался чей-то взвизг, мелькнула когтистая лапа…
А дальше Лена уже вообще ничего не соображала. Костер разгонял тьму на очень небольшое расстояние, поэтому четко она видела только шута и Маркуса, сражавшихся с невнятными бесформенными тенями. Сама она на всякий случай вытащила из огня пылающую ветку и повернулась к костру спиной. Удержать Гару, рвавшегося в бой, не удалось…
Пожалуй, Лена ничего и не запомнила. Просто в какой-то момент вдруг стало тихо… Мужчины перевели дух и тут же начали раскладывать небольшие костерки по периметру, на каждый Маркус плескал из маленькой фляжки, и Лена потом уже поняла, что костерки, несмотря на малое количество веток, не гасли до рассвета. И уже только потом, без сил попадав на землю, начали считать раны и товарищей. Товарищи были все на месте. Раны тоже были у всех. У шута было прокушено предплечье, у Маркуса имелась рваная рана на ляжке, Гару с чавканьем зализывал лапу и никому не давал посмотреть.
— Ерунда полная, — резюмировал шут, помазал укус какой-то мазью и передал ее Маркусу. — Мне даже и перевязывать не надо, сейчас затянется — и все. Лошадей жалко… Ну ничего, других купим. Лена, лошадей они все-таки сожрали.
— Оборотни?
— Ну да. А что?
— То есть днем люди, ночью звери?
— Так говорят, — пожал плечами Маркус, обматывая ляжку бинтом. — А я думаю, круглые сутки — звери. Они вообще редко вылезают, живут обычно в глуши, а уж чтоб нападали… почти и не помню.
— Бывает. В здешних краях болото есть, там они водятся. Мы, наверное, близко подошли. Лена, все, не волнуйся, они огня боятся больше, чем железа. И справиться с ними не так уж трудно, видишь, мы вдвоем… — Гару обиженно заворчал, и шут поправился: — Втроем справились и даже не очень устали. Они неповоротливые. Спать, правда, не рекомендую, с рассветом они уберутся, потом и поспим.
— Оборотни, — повторила Лена. До нее постепенно доходило, и, конечно, тут же начала бить крупная дрожь. Мужчины обняли ее с двух сторон, Гару подкатился под ноги. — А вампиров у вас тут нет?
— Есть, — удивился Маркус. — А что тебе вампиры? Они тоже живут далеко от людей.
— Еще бы, — хмыкнул шут, — ты б тоже далеко от людей жил с такими-то клыками. Лена, а почему тебя пугают вампиры? Ну нужна им кровь, что тут такого? Мы мясо жарим, они сырое едят.
— Жарят они мясо. Кровь только всю сливают и выпивают. Они без этого болеют, Лена. Даже умирают.
— Гемоглобинозависимые, — пробормотала Лена. — Кто тут у вас еще есть? Чтоб заранее знать?
— Чтоб заранее? — почесал в затылке Маркус. — Ну не знаю. Таких, чтоб опасными были, и не припомню. Ну, разве что драконы.
— А ты видел хоть раз?
— Я даже не раз видел, — усмехнулся Маркус, — но сама понимаешь, издали. А вот в одном мире твари водятся — вроде люди, только какие-то недоделанные. Мозгов мало, а зубов много. Одно хорошо, живут они на острове, откуда их просто не выпускают. Что у нас еще? А, вот, черные медведи есть, попадется такой зимой, о драконе просто мечтать будешь.
— Медведям зимой положено спать.
— Положено. Они и спят. Бурые. А черные никогда не спят, даже, говорят, ночью. Огромные… просто чудовищные. Клыки — как кривые ножи. Когти…
— А ты видел? — перебил шут.
— Шкуру, — признался Маркус. — В юности. Они редко попадаются и намного севернее. Сюда не забредают. Еще зверюги такие есть, кошки полосатые, но величиной с лошадь. И зубы, как у черных медведей. Клыки — во!
— Саблезубые тигры. Пещерные медведи. Драконы. То есть птеродактили. Может, у вас и водные чудовища водятся?
— В реках? Нет. Они в реки не заплывают, им мелко. А в морях — водятся. Тоже, правда, редко, и я не видел.
— Я скелет видел, — сказал шут. — Только это не рыбы, а животные. И правда, огромные. Намного больше человека. И зубы… Лена, здесь, в наших краях, самый опасный зверь — медведь да волк, да только они на людей не нападают. Разве что зимой, да и то так редко, что потом долго рассказывают. Оборотни — ерунда. У них слюна такая, что их же укусы залечивает. Вот, посмотри, уже затягивается. — Он повертел у Лены перед носом рукой. Укус и правда выглядел так, словно не час назад появился. — И между прочим, почти не больно. Маркусу хуже, его когтем зацепили.