— Хочешь отдохнуть?
— А я разве работаю? — удивилась Лена. — Ты садись на кровать, Владыка, не стесняйся. Раз уж проблема со стульями. А я тут посижу, кресло удобное. Тоже от посла?
— От королевы. Король и королева сделали нам много подарков для этого дома. Пока мы не отвлекаемся на мебель, сама понимаешь. Ты, возможно, не заметила, но палаток в Тауларме уже нет. Лагерь становится городом. Как путешествовалось, Странница?
Наверное, целый час Лена и шут, перебивая друг друга, рассказывали о дорогах, городах и портах. Иногда Гару подгавкивал для поддержания беседы или общего впечатления — любил он поучаствовать в разговоре. А может, просто намекал, что собака с раннего утра не кормлена. Как, собственно, и ее хозяева.
Дома. Наконец-то дома. Маркус чуть не умер — дважды подряд, но все же целитель появился там, где она его искала. Как это понять, как объяснить, какая логика? захотелось к целителю — и перенеслась. Делов-то. Главное — сильно захотеть.
Так сильно она еще никогда ничего не хотела. В Трехмирье за Милитом ее привела скорее злость, за Гарвином — любопытство, то же самое любопытство водило ее по Путям — куда получится, бесцельно, для развлечения. Доразвлекалась… Мир у них, видишь ли, без людей. Воздух у них там свежий, потому что человечков убивают сразу. Гуманно убивают — им не больно… А Маркус и так на живого похож не был, крови столько, сколько в человеке и не поместится, печень пробита, кишки… Он же без сознания был, едва дышал, так нет, все равно — убить. Осквернил святую эльфийскую землю…
Прокляла бы. Определенно.
Шут гладил ее колено, а эльфы смотрели встревоженно.
— О чем ты думаешь, Аиллена?
— А догадаться слабо? — невежливо поинтересовался шут. — Очевидно же. Думает, прокляла бы тот мир или нет.
— А ты как думаешь?
— Ты совсем ее не знаешь, Гарвин? — усмехнулся шут. — Мир — нет, конечно. Эльфа — могла. И потом бы полжизни об этом жалела.
— Не жалела бы, — возразила Лена, только ее не услышали.
— А если б не Проводника убить хотели, а тебя?
— Мир — нет, — повторил шут. — Она не способна наказывать невинных, Гарвин. Странно, что ты этого не понимаешь. Ведь ты провел с ней много времени, верно? И так и не понял?
Гарвин только улыбнулся. Все он понял. Зато никто другого не понимает: она едва не потеряла Маркуса. И какое-то время была уверена, что теряет. Держала его за руку и ждала, когда разожмутся его пальцы и начнет остывать кожа. И могла только следить, как расплывается на коричневой куртке огромное темное пятно крови, видеть торчащие стрелы… Если бы он умер? Не от руки эльфа, просто от этих ран? Что делала бы она?
Гарвин покачал головой и вышел. Сейчас притащит вина и заставит Лену выпить на голодный желудок, ее мгновенно развезет, и будет полное безобразие. Как-то психологи это называют: остаточная реакция? Нет. Каким-то более умным словом. Не хочу больше видеть, как умирают друзья. Не хочу.
Глаза Лиасса слегка серебрились. Мечтательность пополам с горечью — так бы Лена сказала, если бы речь шла о ком-то попроще и попонятнее. Мир, где только свои. Пусть разрозненные, он ведь и объединил эльфов не просто так и не ради войны, а ради сохранения народа. Объединенные эльфы — сила, но ведь и пользоваться этой силой он не хотел.
— Что здесь было, Лиасс? Что вы с Милитом делали в чистом поле? Только не надо охотничьих баек, ты вообще не любишь охотиться.
Лиасс помолчал.
— Я люблю охотиться, Аиллена. Конечно, не в чистом… грязном поле и не в такое время. Мы с Милитом были там, потому что именно там крестьяне видели нечто, чего в этом мире быть не должно. Вот это и было основной проблемой в Сайбии: появлялось чужое. Или чужие.
— После того как в том же месте проходили эльфы? — спросил шут. — Стравливают нас, как петухов. Как тебе удавалось улаживать это, Владыка?
— Пока удавалось. С помощью короля. Он тоже понимает, что нас стравливают.
— Родаг умный, — серьезно сказал шут. — И Верховный охранитель тоже. Только что они против пришельцев из других миров? Или против болезней? Чудовищ? Владыка, может быть, тебе имеет смысл подумать о том мире?
— Я буду о нем думать, — просто ответил Лиасс. — До конца жизни. Но не уйду туда. Как бы ты относился к человеку, который при первой возможности сворачивает с избранного пути?
— Зависит от многого. Я не вижу препятствий для того, чтобы ты мог свернуть. Кроме твоей гордости.
— Это не гордость, Рош. Это Цель. Разве ты не хочешь, чтобы Сайбия стала страной людей и эльфов?
— Есть такие миры, — сообщил шут. — По крайней мере один мы видели. Полукровок больше, чем людей или эльфов. Смешанные браки…
— Значит, это мир эльфов. Или будущий мир эльфов, — отрезал Лиасс. — Ты отрицаешь это, но ведь знаешь, что ты человек только по воспитанию. Где находится твое сердце? Почему ты почти не потеешь даже в самую сильную жару? Почему двигаешься вдвое быстрее даже Маркуса? Потому что ты эльф.
Лена взяла обеими руками встрепанную голову и прижала ее к коленям, потому что шут собрался возражать, понимая, что все возражения — только иллюзия. Потому что гены эльфов сильнее, даже не доминируют — просто побеждают.
— Ты прав, Владыка, — признал шут через минуту. — Но я предпочитаю быть человеком.
— Будь, — пожал плечами Лиасс. — Взгляды у тебя гораздо шире, чем у любого человека. Ты удивительно терпим, особенно если вспомнить твое происхождение. Ты должен ненавидеть если не всех нас, то хотя бы тех, кто ведет себя…
— Как я, — хмыкнул Гарвин, ставя на туалетный столик бутыль вина, кружки, хлеб, сыр, пряники и приличный кусок мясного рулетика. Как он умудрился все это донести? — Ты должен ненавидеть хотя бы меня, потому что я наверняка похож на тех эльфов, с которыми ты встречался раньше. Или хотя бы Милита за то, что он использовал тебя, чтобы использовать Аиллену… Да еще и заменял тебя целых полгода.
Лена вцепилась в заостренные уши, но шут не выказал никакой агрессивности.
— Наверное, должен. Я не люблю ненавидеть, Гарвин. Лена сказала как-то, что ненависть непродуктивна. Она ничего не дает. Может быть, она полезна для мага или для солдата во время войны, но я не маг и не солдат. Я шут. Поэтому мне не хочется ненавидеть тебя или кого-то другого. И тем более Милита. Скверно, что он использовал Лену… но понятно. Я не могу его судить. И тем более не могу его ненавидеть за то, что он поддержал ее, пока я маялся дурью. Я не могу ненавидеть его за то, что он ее любит.
— Истина бесстрастна, — кивнул Гарвин, ровненько нарезая принесенную еду.
— Но я не бесстрастен, — возразил шут, — хотя да, я — истина. Не удивляйся, Лена, это не я с ума сошел, это из формулы посвящения. Я не смог быть больше шутом, потому что не был уже так уверен в том, что эта истина так однозначна.
— Какая? — тихо спросил Лиасс.
— Всякая кажущаяся очевидной, Владыка.
— Для тебя я не Владыка.
— Почему? Потому что я считаю себя человеком?
Лена стукнула его по макушке.
— Потому что он для тебя друг.
Лиасс улыбнулся.
— Друг? — усмехнулся шут. — Это вряд ли. Лена, если на благо его народа потребуется поджарить меня до золотистой корочки и скормить дракону, он это сделает. Даже маслом лично поливать будет. Не пугайся. Он пожертвует кем угодно ради блага эльфов. Собой так легче всего.
— Собой жертвовать всегда легче всего, — сообщил Гарвин. — И все же он тебе друг, насколько Владыка может быть другом. И даже я тебе друг, насколько другом может быть некромант.
— Не мне, — светло улыбнулся шут и потерся щекой о Ленину коленку, — ей. Сам по себе я ничего для вас обоих не значу. Для себя тоже.
— Мы поговорим об этом еще, — пообещал Лиасс, — и я постараюсь убедить тебя в другом. Сейчас еще рано.
— Слышал, — проворчал шут, — Зеркало, Отражение…
— Фу, — скривился Гарвин, подавая Лене кусок рулета и кружку с вином. — Отпусти ты его уши, он не станет ни на кого кидаться, а язык ему укорачивать бесполезно. Поешь и обязательно выпей. Это вино привезли нам эльфы Сайбии. Они были очень огорчены, что тебя не застали.