— Я не хочу вина, потому что опьянею.
Гарвин озадаченно посмотрел на нее.
— Ну да. А для чего еще вино пьют? Для чего я его и принес? Пей и пьяней. Тебе это сейчас нужно.
— Выпей, Аиллена, — кивнул Лиасс. — Я не знаю, о чем ты думаешь, но у тебя даже аура меняется.
— Ты действительно не умеешь проникать в чужие мысли?
— Не умею, Рош. Чувствую только отголоски… когда ты проникаешь в ее мысли.
— Я не проникаю, — удивился шут, — я просто знаю… и она знает, что я чувствую. А еще я могу ей ответить… иногда. У меня нет ни капли магии, Владыка. Иначе бы я не смог стать шутом. Ни один маг не выдержал бы коррекцию. Во всяком случае мне так говорили.
— Ага, Билант рассказывал о твоей коррекции. Даже он не понимал, зачем тебе надо было через это проходить.
Шут неохотно оторвал голову от Лениных колен и посмотрел на вино. Гарвин протянул ему кружку и хороший такой бутебродище.
— А горячего ничего нет? — невнятно спросил шут, вгрызаясь в хлеб и сыр. — Есть хочу смертельно.
— Готовят, — очень серьезно сказал Гарвин. — Это так, слегка перекусить и чтоб не пить на голодный желудок. Аиллена, хочешь, чтобы я в тебя силой вливал?
Лена испуганно откусила от рулетика и запила вином. Гарвин вовсе не был милым и даже не пытался таким казаться. С него станется…
Маркус поправлялся долго и трудно. Лена заходила к нему так часто и так надолго, что уместнее было бы сказать, что она торчала в больнице постоянно, пока его не перенесли в новый дом, чтоб Лена зря не била ноги. Его мучили сильные приступообразные боли, и тогда лицо его напрягалось, а на висках выступал пот, и слабее они не становились. Спазмы начали ослабевать только через две недели, когда он вдруг спросил, почему болит плечо, до этого даже не замечал. Лена продемонстрировала ему метательный нож и сказала, что вряд ли у него сохранится прежняя гибкость и подвижность сустава.
— Да? — равнодушно удивился он. — Ну и ладно, хотя лучше б правая. Чего смотришь? Я вообще-то родился левшой, хотя со временем научился все делать обеими руками. А меч мне и подавно все равно, в какой руке держать. Делиена, кто меня исцелил? Я же знаю, что умирал. Чувствовал.
Лена рассказала об эльфийском рае, размалывая в пыль семечки корницы, очень хорошо лечащие суставы, особенно в смеси с… Фу, ну совсем знахаркой заделалась. Зато хоть какая-то польза.
— И прокляла бы?
— Мне кажется, да. Шуту кажется, нет.
— Не прокляла бы. Мир — нет. А этого, который обещал безболезненно, — могла. Спасибо тебе. Ведь не куда-то меня притащила, а именно куда надо. Можно я тебя за это поцелую?
Лена наклонилась, и Маркус громко поцеловал ее в щеку. Шутит. Значит, и правда, полегчало.
— Я так боялась, что ты умрешь.
— Рано или поздно я все равно умру, — ласково сказал он, — и уж точно раньше тебя.
— У меня хоть время подготовиться будет, — проворчала Лена. — Не надо мне рассказывать, что все смертны и к этому надо быть готовым. Я знаю. Только это все… далеко было.
— Ты никогда не теряла?
— Нет. Ну, бабушку, дедушек… Давно. Но они были старенькие, болели. Я их, конечно, любила, но не больше всех, понимаешь? И умерли они по естественным причинам.
Маркус ласково-ласково погладил ее по щеке. Насколько Лена успела понять, это был почти ритуальный жест, означающий большую привязанность. В Сайбии жесты имели куда большее значение, чем дома.
— Я намного старше твоих дедушек и бабушки. Очень намного.
— Ты выглядишь, как старик? У тебя не гнутся колени, слезятся глаза, трясутся руки? В общем, ты уж постарайся не умирать.
— Постараюсь, — серьезно пообещал Маркус. Даже сейчас, раненый, измученный болью, бледный, он все равно был настоящим мачо. Вот Лиасс, едва придя в себя, Владыкой не был, Милит не казался супервоином, когда одиноко ждал смерти в палатке, шут мгновенно терял в своем невеликом весе, а Маркус, хоть и заметно похудел, все равно был несокрушим, как скала. Надежен. Улыбался наконец-то…
— Знаешь, Делиена, я в растерянности. Мне мерещится, что Ариана со мной флиртует.
— А почему в растерянности? — удивилась Лена.
— Ну! Она — и я… Ты что?
— Ага. Милит и я — ничего, а Ариана и ты — это чего.
— Делиена, ты особенная.
— Ты тоже, болван. Ты настолько особенный, что уже к этому привык. Так что в атаку!
— В атаку… — погрустнел Маркус. — Мне б до горшка сначала научиться самостоятельно добираться. А ты и правда веришь, что я могу ей понравиться?
— Почему ты мог нравиться Эвиане и не можешь нравиться Ариане?
Маркус улыбнулся.
— Делиена, я знаю, что женщинам нравлюсь, хоть и не красавец. Даже очень красивым нравлюсь. В красоте, что ли, дело? Но Ариана… Это ж Ариана! — Он вдруг сделал страшные глаза и зашипел: — Тссс!
Лена оглянулась. Ариана, решительно засучивая рукава, приближалась этакой угрожающей походкой.
— Перевязка! — провозгласила она. — Аиллена, ты мне поможешь его держать. А то вырывается и жалобно плачет.
— Я его утешать буду, — пообещала Лена. Вдвоем они посадили Маркуса, Ариана беспощадно сняла повязку с плеча. Маркус даже не вздрогнул, хотя рана заживала плохо, потому что организм был измотан борьбой с болью, и Лена знала, что он не просто демонстрирует свою выдержку Ариане, он просто так привык — молча терпеть. Плечо выглядело уже лучше, заметно уменьшился отек, пропала опасная краснота вокруг раны. Ариана заставила Маркуса подвигать рукой, и он, морщась и беззвучно ругаясь, подвигал, очень ее обрадовав.
— Аиллена, все-таки это действие твоих мазей, — объявила Ариана. — Ты посмотри, как хорошо. Проводник, ты молодец, хорошо держишься. Здесь больно? А здесь? Здесь? Ага… Аиллена, запомнила? Сейчас я покажу тебе, что надо делать, и ты будешь это делать каждый час до завтрашнего утра. Проводник, будет очень больно.
— Ты это не мне говори, а ей, — усмехнулся Маркус. — Я-то уж потерплю, а ей будет меня жалко.
— Зато ее лечение тебе поможет лучше, чем мое.
Ариана показала Лене действительно жестокую процедуру, выдала пачку эльфийских пластырей, чмокнула Маркуса в нос и ушла. Может, что-то случилось и ее помощь нужна в больнице. Кто-то ранен? Надо шута сгонять на разведку… А что его гонять, и так где-то бегает, придет и все расскажет. С ним-то все в порядке. Даже настроение хорошее.
До следующего прихода Арианы Лена исправно мучила Маркуса, отчаянно его жалея, потому что, как он ни крепился, она видела, что ему очень больно. Раньше она даже не думала, что может так бережно к чему-то прикасаться. Она клевала носом, но шут исправно будил ее каждый час, подавал мази и пластыри и тут же мгновенно засыпал. Судя по его докладу, ровным счетом ничего не случилось, в больнице находится только один гвардеец, обожравшийся острой приправы, и один старик с плохо залеченной раной, но никому из них смерть не угрожает… разве что гвардейцу от полного опустошения организма, потому что Ариана кормит его слабительным и рвотным. Неужели Ариана верит в то, что ее лечение хуже, чем Ленино? И неужели это так?
Шут, словно прочитав ее мысли, переместился с кровати, на которой валялся не раздеваясь, на пол, обнял ее колени и заулыбался.
— Так. Знаешь, я уверен, что так. Ариана скована либо магией, либо просто лекарствами. Вот нельзя Маркусу обезболивающее давать, потому что его исцеляли магией. И когда ты делаешь ему перевязки, ему не так больно. Он сам говорил, честно. Ты мажешь его обычной мазью, даешь ему обычные отвары, даже не тобой приготовленные, но твоя магия делает их лучше. Сильнее. Погоди, не спорь. Называй это не магией, а как хочешь. Ты не можешь не понимать, что у тебя есть эта сила, природу которой не понимает даже Владыка. Как говорил дракон — энегрия?
— Энергия.
— Ну пусть энергия. Пусть сила. Пусть магия. Главное — она действует. Очень может быть, что любая Светлая может так же, только они не делают. Не лечат, не хлопочут… Но говорят, если Светлая погладит больного ребенка по голове, он выздоравливает. Простуда проходит, жар спадает, горло не болит… Вы все так можете. Но делаешь только ты. Твои желания реализуются. Ты хочешь, чтобы Маркусу было легче, — и ему легче. Особенно если ты не сбиваешься просто на жалость. Если ты сосредоточишься и будешь думать только о том, чтобы ему помочь, ты поможешь лучше любого лекарства. И почему у тебя руки холодные? Замерзла? Давай я тебе куртку принесу? Или эту штуку твою теплую.