Вскинув руку к повязке на глазу, девушка едва не завыла от обиды и разочарования. Не в первый раз Николас стал свидетелем того, как она не справляется со своим новым состоянием, и не в первый раз его сердце невольно, вопреки доводам разума, сжалось при виде этого.
Ли Минь оторвала взгляд своих темных глаз от поверженной соперницы и повернулась к нему.
– Я отдам вам письмо, а вы покажете мне, как его читать.
Николас покачал головой:
– Не пойдет.
Если письмо было «каким-то странным», он подозревал, что Роуз зашифровала его так же, как шифровала письма Этте, – обдуманный риск с ее стороны: а что если бы Этта не показала ему, как их расшифровывать? Выносить секрет за пределы семьи ему не хотелось.
Из-за ворота рубашки Ли Минь показался конверт: в бурых пятнах эля, помятый и потрепанный, но целый. То есть был целым, пока девушка не разорвала его пополам. Николас с Софией, вскрикнув, кинулись к ней.
– Если его не прочитаю я, не прочитаете и вы, – предупредила Ли Минь тоном, ставшим из ангельского стальным. И, сложив половинки вместе, начала рвать их дальше.
София повернулась к Николасу:
– Ну и ладно. Пусть порвет это чертово письмо. У нас уже есть план.
«Но это дало бы нам время… найти Этту было бы легче, узнай мы последний общий год сейчас, без промедлений».
– Не делай этого, Картер, – негромким рыком предупредила София.
– Я не покажу вам, как читать письмо, – Николас поднял руку, останавливая Ли Минь. – Но я прочитаю его вам.
– Не пойдет, – передразнила его Ли Минь. – Ты можешь меня обмануть.
– Вы обвиняете меня в бесчестии? – возмутился Николас.
– Да что может Айронвуд знать о чести? – воскликнула девушка, махнув разорванным письмом в его сторону.
– Мое имя – Николас Картер. Айронвуд я только наполовину по крови и ни капельки по духу. И в любом случае я связан честью с семьей Линденов и не раскрою чужаку их единственный способ связываться друг с другом втайне от Айронвуда. Полагаю, вы понимаете меня, учитывая характер вашей работы.
– Семья Линденов мертва, – глаза Ли Минь осветились недоверчивым любопытством. – Осталась лишь горстка стражей.
– Что ж, значит, их методы работают, – усмехнулся Николас, – если вам невдомек, что некоторые их путешественники по-прежнему очень даже живы.
Ли Минь легко кивнула, принимая его объяснение.
– Хорошо, я согласна на это условие. Но у меня есть еще одно.
Девушка снова широко улыбнулась. Николас уже успел научиться бояться этой улыбки. Он стал судорожно перебирать в уме их скромные пожитки и готовить себя к расставанию с ними.
– Я слушаю.
– В качестве платы я бы хотела получить поцелуй, – объявила Ли Минь, переводя глаза с одной на другого. – И чтобы как следует.
Николас замер.
Он ожидал чего угодно: кремневых пистолетов, обуви, услуги, долговой расписки, но… поцелуй? Николас уставился на нее, ожидая, когда же она назовет истинную цену, но девушка просто смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.
Николас целовал множество женщин за свои двадцать лет; конечно, не так много, как Чейз, но с ним не мог бы сравниться сам Лотарио[4]. Он был весьма – весьма – далек от святоши, но в последние несколько недель его сердце постановило, что отныне хочет целовать только одну девушку, и он всем своим существом противился самой мысли о поцелуе с кем-то еще.
«Можно поцеловать ее в лоб», – торопливо подумал он. Она же не оговорила, куда именно.
Давай, Картер. Он вытянул руки по швам, пытаясь успокоить нарастающее смятение. Покончи с этим, прочитай письмо и двигайся дальше, – все остальное сейчас не важно. Он не станет думать об Этте, вспоминать вкус дождя на ее губах, когда она поцеловала его в джунглях. Вспоминать, как он был готов поклясться, что видит звезды в ее волосах в ту ночь в Дамаске. Как она заставляла его чувствовать себя надежным и жутко храбрым.
М-да, мысли помогали мало.
– Хорошо, – решился Николас. – Тогда приступим, что ли.
Ли Минь отступила на шаг, черные брови взлетели вверх одновременно насмешливо и надменно:
– Я обращалась к ней.
Последовавшее долгое молчание было физически болезненным. «О, – колесики в голове снова закрутились, – к ней».
– Э-э… Ладно… конечно…
София, уже начавшая было собирать раскиданные вещи, не стесняя себя в проклятиях и ругательствах, известных человечеству, при словах Ли Минь медленно выпрямилась.
– Прошу прощения, мэм, – чистосердечно выговорил Николас, коротко поклонившись. – Простите мою ошибку.
Ли Минь пренебрежительно махнула на него рукой: