Всякое случается. Ликвидации перестали быть демонстративными, но от того не сделались менее фатальными.
Впрочем, героев не осталось. Деньги покупают все. Погибают те, кто не понял: торг закончен, им сделано предложение, которое нельзя отклонить. В торгашеском азарте они продолжают нахваливать «товар» – свою партию, голоса своих избирателей, стоящие за ними миллионы и миллиарды долларов и – пропадают, убаюканные комфортом автомобилей, вышколенностью прислуги, мордоворотостью охраны, ласками любовниц, верностью сторожевых псов. Решение уже принято, и отменить приказ нельзя, как нельзя остановить селевой поток или лавину. И все искусство и жить, и выживать среди «сильных мира сего» состоит лишь в умении отличать крайнее предложение от последнего.
Гриф тряхнул головой. Что-то мысли сегодня были невеселые. Совсем невеселые. Дождь. Нужно заняться делами. Ибо Действие рассеивает беспокойство.
Да и... Если он, Гриф, прошляпит реальное вмешательство в здешние дела чужих – будь то отдельно взятые олигархи или госструктуры, никто не станет делать ему предложение, ни крайнее, ни последнее. В этой шахматной партии он тоже не фигура; его просто сшибут с доски ударом начальственного ногтя. А уж будет этот ноготь монаршим или лакейским – ему тогда станет без разницы. Покойники не тщеславны.
Гриф поежился. Сегодня с ним творилось нечто совсем скверное.
Предчувствие? К черту. Действие рассеивает беспокойство. Действие и ничего, кроме действия.
Гриф нажал кнопку селектора:
– Вагин готов к докладу?
– Да, Сергей Оттович.
– Пригласите.
Серый Йорик появился через две минуты. Застыл у стола как изваяние.
– Ну и как наши дела?
– Простите? – Вагин моргал белесыми ресницами бесстрастно и равнодушно.
– Ты ждешь конкретный вопрос?
– Да.
– Хм... А давай на этот раз поступим иначе. Сам распредели все по степени важности и – докладывай.
Вагин продолжал стоять бессловесным изваянием.
– У тебя проблемы со слухом?
– Нет. Просто...
– Договаривай.
– Вопросы делятся на те, что действительно являются важными, и на те, каковые выжными считает начальник.
– Все это казуистика. Я жду, Вагин, жду. И не нужно мне льстить – начинай с того, что т ы считаешь главным.
Вагин неуклюже кивнул – словно боднул головой на негнущейся шее неподатливое пространство.
– Статья Данилова нашла отклик. Пока лишь в изданиях холдинга Раковского.
– Вот как? – оживился Гриф. – И что дельного пишут?
– Кружат пока, как грифы над падалью, – произнес Вагин, смутился, и даже вечно пепельное лицо его стало цвета приваренного буряка. – Прощупывают почву, – поправился он.
– Грифы над падалью... Нефть и газ, мой дорогой Вагин, и их как легальный, так и э-э-э... негласный реэкспорт – это не падаль. Совсем не падаль, ты понял?
Нефть – это кровь, и вовсе не кровь экономики... Те-е-епленькая такая кровь живых людей... Солдат, заложников, бандитов, наемников, воинов ислама, офицеров удачи, флибустьеров наживы, рыцарей преисподней... Равно как и мирных граждан с любой из воюющих сторон, гибнущих под обломками домов с одинаковой болью, тоской и отчаянием. Даже не важно, что нефть, эта безликая, пряно пахнущая маслянистая жидкость, еще скрыта под шельфом Каспия – кровь за нее льется уже сейчас! Людская кровь! Алая. Впрочем, проливают ее не первый год и даже не первый век...
Вагин, глядевший на Грифа всегдашним своим пустым взглядом, даже сморгнул несколько раз, что должно было означать смущение... «Вселенские» откровения Грифа были ему столь же непонятны, как цифирь для папуасов. Вернее, он относился к ним, как здравомыслящий человек относится к бредням поэта или сумасшедшего.
Гриф прикрыл глаза, помассировал подушечками пальцев веки. Да, совсем что-то неладно с настроением. Совсем.
– Что у тебя еще? – спросил он резко.
– Реймерс негласно встречался с Головиным.
– По поводу?
– Достоверно выяснить не удалось.