Он проследовал, куда ему было указано («Мое почтение, господин Халкис. Привет, Джомо»). Ему отвели место на самом дальнем конце стола, поставили перед ним полное блюдо, придвинули кувшин с вином. Отсюда он мог без помех смотреть на лицо Вельфа, не отвлекаясь посторонними мыслями – на его широкий и низкий лоб, прямой нос, пристальные серые глаза. Ему показалось, что за лето, пока они не виделись, полководец заметно похудел и постарел. Что его гнетет? Какие у него заботы? Впрочем, это не мое дело.
Отбросив и эти мысли, он принялся за жареный кабаний бок, запивая его красным вином. Ел и пил он с удовольствием. Выносливость, неприхотливость – это все вещи неплохие, но зубы у Странника были здоровые, на желудок он тоже не жаловался, а жить без хлеба и мяса тоже не ахти какая радость. Однако и наслаждаясь ужином, он не переставал внимательно следить за происходящим вокруг и с особым вниманием слушал. Правда, посторонние увидели бы только человека, поглощенного едой. Он был осторожен, ох как он был осторожен! Осторожней, чем если бы сидел за столом с врагами. Да у него и не было здесь друзей, кроме Вельфа, хотя и перед Вельфом он не мог бы обнаружить своих подлинных чувств. И Странник тщательно ловил среди обычных застольных разговоров все, что должно было сказаться на его дальнейшей судьбе. В данном случае это было слово «поход». «Еще успеем гульнуть до похода». «Бахвалься, бахвалься, в походе я на тебя погляжу…» Значит, как он и предполагал, обычного осеннего перемирия не будет. Славно, если с войной покончат одним ударом, до зимы. Кто-то провозгласил здоровье короля и наследника, и Странник вместе со всеми поднял свой кубок, крикнул: «Виват!» Надо думать, теперь армия двинется к Вильману, а дальше? Эх, не стоило перед всеми похваляться убийством Визе, но если учесть, что они завтра же узнали бы все от Вельфа, может, это еще и не ошибка.
Вокруг были здоровенные рожи, веселые, усатые, распаренные – жарко было, как в бане. На мгновение Страннику показалось, что он – на поляне, среди баронских и орденских охотников. Он нахмурился. Какого черта! Он не должен отступать.
Пир закончился далеко за полночь. Ив проводил Странника в узкую беленую комнату с окном, похожим на бойницу, и сразу ушел. Странник повалился на кровать не раздеваясь. По опыту он знал, что долго спать ему не дадут.
Действительно, едва ли миновало два часа, как Ив снова постучал в дверь. Странник мгновенно проснулся и вскочил, готовый следовать куда угодно. Ив брел впереди. Со сна у него заплетались ноги, и он не мог вымолвить ничего понятного, только что-то бормотал под нос. «Бедняга», – пожалел его Странник.
Факелы на стенах догорали. У окованной железом двери стояли два вооруженных охранника. Эти не выглядели сонными, видно, недавно сменились. Они прошли эту дверь, почти сразу же еще одну и очутились в просторной полутемной комнате. Вельф стоял у окна, за которым чуть брезжил рассвет, на звук открываемой двери он обернулся, молча сел в кресло. Стол, на котором Странник узнал свои пергаменты среди вороха других (Вельф был грамотен, не в пример многим, равным ему по положению, вроде Лонгина, хотя писанины не любил), шахматная доска, скамья у стены, два низких табурета, холодный очаг, вытертый ковер на полу – больше ничего в комнате не было. Ив захлопнул дверь снаружи, и Странник услышал, как он с грохотом растянулся на полу и почти сразу же захрапел.
Двое людей, столь разных и по воле случая ставших друзьями, остались одни. Если нелегко было объяснить чувства, которые Странник питал к своему господину, то отношение Вельфа к лазутчику было еще труднее. Вельф почти с детства находился на войне, семьи он не знал, братьев у него не было, но, будь у него младший брат, он, возможно, относился бы к нему так же, как к Страннику. Но, вернее всего, он был привязан к Страннику именно потому, что тот был во всем и полностью ему противоположен. И – таковы уж постоянные человеческие потуги сделать непонятное понятным, непохожее похожим, – тем не менее Вельф всегда стремился уподобить Странника самому себе. То, что выглядело безжалостностью, было представлением возможности выслужиться. И он не понимал, почему Странник упорно отвергал путь к рыцарскому званию – лучший из путей и единственный для человека храброго и благородного. Того, что Странник просто этого не хочет, он и представить себе не мог, как не мог допустить мысли, что бродяга считает его недостаточно сведущим в житейских делах. Ему самому Странник, при всей его хитрости, представлялся слегка тронутым. Его равнодушие к деньгам и почестям изумляло, и единственным, чем платил Вельф ему за службу, было доверие, которое, по его мнению, стоило и того и другого. Затем Вельф решил сделать из Странника подлинного рыцаря, независимо от того, хочется ему этого или нет. Странник это понимал, и легко догадаться, как его раздражало упрямство Вельфа. Но людям свойственно любить того, кто чем-то тебе обязан, а они оба были обязаны друг другу.
– Садись, – сказал Вельф, – и рассказывай, что там было с Визе.
Странник опустился на табурет рядом со столом. Рассказывал он кратко и, по возможности, избегал упоминать о себе, а о своем пребывании в Белфрате ограничился несколькими фразами.
Вельф не стал ничего уточнять. Он повернулся к Страннику – вид у него был несколько менее хмурый, чем вначале.
– Хочешь знать, зачем я тебя вызвал?
– Думаю, не затем, чтобы играть в шахматы.
Они действительно иногда играли, когда было время, и шахматную доску сюда когда-то приволок именно Странник.
– Это верно, а вот к кому я тебя пошлю, хочешь знать?
«Что-то он развеселился. К чему бы?»