– Адриана! Адри!
Зубы стиснулись, скрюченные пальцы искали рукоять кинжала. Ударить? Сказать: «Ты ошибся, братец, меня не так зовут»? А голос продолжал:
– Я тебя увидел еще на площадке, да усомнился – ты ли это? А сейчас шел за вами, смотрю – и верно ты! Откуда? Как?
«В одном случае будет шум, в другом разговоры… а бежать сейчас я не могу. Договориться?»
Она медленно обернулась к лицу, жадно смотрящему из полумрака, и произнесла:
– Здравствуй, Даниель.
– Что ты здесь делаешь, Адри? Как ты сюда попала?
– Говори тише. Нас могут услышать.
Она с трудом толкнула дверь – сил не хватало даже на злость.
Это была действительно келья: темные глаза святых, смотрящих из угла, щелеобразное окно, постель – тюфяк, брошенный на низкие козлы, в изножье Адриана заметила свое оружие. Грубый стол, на нем – кувшин с водой, рядом – широкая глиняная миска, в ней яйца, сыр и хлеб. Она опустилась на табурет у стены, Даниель остался стоять. Он сильно изменился с тех пор, как Адриана пожелала ему удачи – стал шире в плечах, крупнее. У него были длинные темно-каштановые волосы и небольшая борода. («Мода, что ли, здесь такая, все, как на подбор».) Только глаза были прежние.
– Я на службе, Даниель. Никто, ни один человек не знает, кто я.
– Как же это?
– Так. И ты никому не должен говорить, что знаешь меня. Никому.
– Хорошо… Только я не понимаю… Давно ты из Книза?
– Очень давно, Даниель.
– И я… впрочем, ты помнишь. Меня пожаловали дворянством, Адри! У меня под командой пятьсот всадников. После нынешней победы я получил фьеф близ Эйлерта, правда, небольшой, но… – он говорил быстро, глаза его блестели. – И вдруг – ты! Точно гром с неба. («А мне-то…») Зачем тебе это понадобилось, Адри? Ты всегда была такой тихой девочкой. Какая у тебя цель? Почему ты не отвечаешь?
– Я очень устала, Даниель. А цель… Так уж получилось. После той войны мне пришлось уйти из города. Дом мой сгорел, – солгала она из правдоподобия. – Надо было как-то жить.
– Да. Я ведь не был в Книзе с тех пор. Отец умер…
– Я знаю. Он умер у меня на руках. Он был очень хороший человек, вечная ему память.
– Он умер… а я был так далеко… Он… он ничего… что он сказал перед смертью?
Адриана замешкалась, так как не могла сразу ответить: «Он ничего не сказал, потому что у него было пробито горло». Однако выдумывать ничего не понадобилось – Даниель заплакал. Адриане ни разу еще не приходилось видеть, чтобы взрослый мужчина плакал, то есть вооруженный мужчина, а не бедный крестьянин, с которого спрос невелик, и не пропившийся голяк, с которого и вовсе спрашивать нечего, и поэтому она уставилась на Даниеля с некоторым брезгливым любопытством. Надо было, очевидно, его утешить, а она этого не умела.
– Ну, что ты… Мои вот родители тоже умерли… – пробормотала она через силу.
Опомнившись, он вытер слезы.
– Прости… Стыдно… Что еще было в Книзе?
– Много чего было, – она машинально подняла руку к голове. Только сейчас он заметил седину в ее волосах.
– Что это?
– Так. Не стоит. – Она чувствовала, что сейчас свалится на пол.
– Ты не хочешь говорить со мной?
– Я устала с дороги и хочу спать. Мы обо всем поговорим завтра. – Она не собиралась его раздражать, он мог ее выдать. – Ты слышишь меня? Только никому не обмолвись обо мне. Я надеюсь на твое слово. – На самом деле она не надеялась ни на что, она просто хотела, чтоб он ушел.
– Значит, завтра?
– Завтра.
– Никому?
– Никому.
– Хорошо. Я завтра приду. Ты ведь не обманываешь меня? Да. Я вижу. Прощай. До завтра.
У нее еще достало сил запереть дверь на задвижку и доползти до постели. Ее трясло. Было уже темно, но, закрыв глаза, она увидела два кроваво-красных пятна. Голову сдавили железные тиски. Тело ломило, суставы ныли. И пустота, черная пустота кругом! Только кровавые пятна плавают во мгле. Вот весь ее мир. Никто не придет на помощь. Никто не должен прийти, иначе конец!
Ночь проходила, жар сменялся ознобом, по телу полз пот, и дыхание прерывалось. Наступал провал, обрывающийся новым ударом боли и беспомощности. Она натягивала одеяло, тщетно пытаясь согреться, хотя сама же за полчаса перед этим отшвырнула его, пытаясь уловить немного прохлады. Несмотря на временные остановки сознания, бреда не было. Она ясно ощущала, как билась боль в ее теле и как само тело билось в судорогах на съехавшем тюфяке. Потом навалилась невероятная, мучительная слабость. Не было ни рук, ни ног, один неподвижный нерасчлененный пласт. Слышно было только, как кровь толчками передвигается по телу. И еще толчки, нет, удары, громкие, тяжелые, точно гвозди забивают в голову!
Она с трудом разлепила слипшиеся от пота веки. Неужели уже утро?
В дверь стучали. Она все еще не могла понять, что происходит.
– Адри! Это я! Ты что, спишь еще?
«Боже мой! Опять! И это еще к мукам моим!»
– Адри! Открой!
«Он же всех здесь на ноги поднимет…»
Даниель стучал уже долго, когда задвижка с грохотом отодвинулась. Он ступил внутрь, и тут же отшатнулся перед устремленным на него диким взглядом. Адриана держалась за стену.
– Что с тобой, Адри?
– Слушай… – она вдруг поняла, что никак не может вспомнить, как его зовут. – Со мной лихорадка… Стой! Никого не зови! Если обо мне спросят, будут искать, скажешь – видел Странника в церкви… или в саду… соври что-нибудь! И не приходи, пока не позову.
– Но погоди, я…
– Уходи, зарежу!
На него подействовали не столько слова, сколько выражение ее лица. Захлопнув дверь, Адриана метнулась к столу, стянула кувшин и стала пить, хватая воду ртом и проливая ее на грудь. Затем, в припадке неизвестно откуда взявшихся сил, подтащила стол, приперев им дверь. Вытащила из колчана стрелу, и, положив рядом с собой лук, скорчилась на постели, ожидая нападения. В подобном случае собственная безопасность превращалась у нее в манию, а сейчас к этому было особенно много причин. С какой стати она должна верить Даниелю только потому, что они давным-давно жили по соседству? Вдруг он уже всем доложил, и сюда идет стража?.. И ходит, и ходит тупое сверло в мозгу, все быстрее и быстрее… и от этого дрожь по всему телу…