Проходили часы. Никто не шел. Один раз голос Даниеля позвал в коридоре: «Адри!» Тогда она схватила стоявший на полу пустой кувшин и швырнула им в дверь. Посыпались осколки. Все смолкло. Она продолжала ждать.
Эти сутки были еще хуже, чем предыдущие. Чувства приобрели странную остроту и неопределенность. Она лежала в неудобной позе, стуча зубами в ознобе, тараща слезящиеся от напряжения глаза на дверь, и одновременно была среди чужих безумных образов. Это не были сны, потому что она видела и комнату, и окно, и стол у двери, но и то, другое, она тоже видела! Встал перед ней темный крест, она начала шептать молитву, и концы креста вдруг превратились в шипящих змей, она захотела отогнать их, но не смогла шевельнуть рукой, а змеи уже исчезли, над Адрианой склонилось женское лицо – может быть, мать? – потекло вниз, как вода, и Адриана потянулась к ней, она хотела пить, пересох не только рот, пересохло горло, желудок, все внутри стало сухим и жестким, но воды не было, был каменный пол и на нем – черепки разбитого кувшина. На голове сжимался обруч. Винты заворачивают один за другим. Это пыточная! Они все-таки схватили ее! Прошли сквозь стены и держат ее – вот почему она не может двинуться. Вот они – смотрят из угла! Нет, это иконы… Тогда почему они разговаривают? Такие хриплые, бубнящие голоса, и ни одного слова нельзя разобрать… Внезапно она догадалась, что принимает за голоса свое громкое дыхание, и от этого ей стало немного легче. Значит, никого нет. Она еще свободна – и выздоровеет. Господи, как жарко! Хоть бы глоток воды! Она вытянулась, положив голову на подушку. Пот катил с нее градом. Бред продолжался, однако принял иные формы. Странные образы исчезли, уступив место воспоминаниям последних месяцев. Плеснув, расходились круги по реке от упавшего грузного тела, Вельф, выступив из тьмы, протягивал к ней руки, и она едва успевала уклониться, а это, оказывается, королевская длань, протянутая для лобызания, и Раймунд произносил: «Он и в самом деле устал». Все, что недавно царапнуло или коснулось ее сознания, плыло и исчезало, смешивалось и повторялось. Удивительным образом отсутствовал в этих образах один Даниель. Она забыла о нем, как утром забыла его имя, хотя весь день только о нем и помнила. Он выпал.
Из окна потянуло прохладным ветром, и словно кто-то ласково коснулся головы, разделяя слипшиеся пряди. Ее никто никогда не гладил по голове – родители не ласкали ее, а уж потом кому бы пришло на ум погладить по голове Странника!
Она крепко спала, и если видела сны, то они оставались скрыты и для нее.
В тот же день, после полудня, проверив караул, Даниель Арнсбат шел к боковому зданию аббатства, временно обращенному в казармы, по берегу извилистой речки, впадавшей в монастырский пруд, по берегам которого располагались в уместном соседстве мельница, пекарня и бойня. Тут же в прежние дни бродили многочисленные гуси и утки, ныне съеденные доблестным воинством. Нужно было перейти на другой берег. Даниель направился к кирпичной запруде и неожиданно заметил наверху человеческую фигуру. Он замер как вкопанный, а потом бросился туда.
– Здорово, земляк!
Адриана сидела, свесив ноги. В одной руке у нее была половина белой лепешки, в другой – кусок ветчины, к которым она попеременно прикладывалась. На лице ее и волосах блестели капли воды. Даниель уселся рядом.
– Ну, как ты?
– Неплохо, сам видишь. Жрать только хочу как собака. Ничего, тут на поварне народ сговорчивый…
– И ты уже пришла в себя и все понимаешь?
Она проглотила последнее и бросила крошки в рот.
– Что у тебя ко мне за дело?
– Я хочу поговорить с тобой.
– Зачем? – Она снова насторожилась. – По-моему, все, что надо, мы друг другу сказали. Ничего нового ты от меня не узнаешь.
– Скажи, какая у тебя цель? Ведь какая-то своя цель должна быть, иначе зачем рисковать собой?
Это ей не понравилось. Ни больная, ни здоровая, она никому не собиралась объяснять своих действий.
– Вот тоже еще вопрос. А у тебя какая цель? Ты не рискуешь?
– Здесь нельзя сравнивать. Я – мужчина.
Она ухмыльнулась.
– Я на службе, – сердито сказал он.
– И я на службе, о чем уже было говорено. И, кстати, твой отец, когда посылал меня за помощью во время осады, спрашивал меня не о том, мужчина я или женщина, а о том, хватит ли у меня сил и храбрости, чтобы дойти.
– Об этом ты мне не говорила. – Он задумался. – Значит, отец… он знал тебя лучше…
– Оставим это. Скажи прямо – что тебе от меня надо?
– Все эти два дня, Адри… но мы ведь только встретились позавчера, а на самом-то деле мы знаем друг друга давно и дружили в детстве…
– Неправда, Даниель. Никогда мы не были друзьями – просто соседями.
– Ну, пусть так. Все равно. Ты должна выслушать меня. («Должна» ей тоже не понравилось, но она смолчала.) Не тем ты занимаешься, Адри. Того и гляди, убьют… или опозорят… И болеешь к тому же… Выходи за меня замуж, Адри. Не думай, я не шучу – мол, только встретились, и вот… Лучше тебе все равно не найти. Я тебя буду любить. Королю все расскажу, он меня ценит…
– Вот что, земляк, давай условимся. Ты мне этих слов не говорил, я их не слышала. И вообще, как ты до третьего дня не помнил, что я есть на свете, так забудешь и теперь.
– Ты все никак не можешь поверить. Я не обманываю тебя, правда! Мое слово крепкое, если я что говорю, так оно и есть…
– Даже если я и поверю тебе, так повторю то же самое.
– Почему?
– Я не хочу.
– Почему… не хочешь?
– Просто не хочу. С какой стати я должна хотеть?
– Так ведь это лучше для тебя! Вот у тебя голова уже седая, и глаза ввалились… А у меня деньги есть, и земля, я говорил тебе…
– Я сама знаю, что для меня лучше, а что хуже. И кончим этот разговор. По-хорошему.
– Значит, у тебя есть другой?
– Что-о? – Она задохнулась. – Спятил, малый?
– Потому что иначе…
– Вот оно. Ты глухой? Тебе сказали… И не зли меня. Это, – она усмехнулась, – лучше для тебя.
– Если так… у тебя нет любовника… тогда я подожду. А если ты мне соврала… – он помолчал, что-то обдумывая. – Но долго ждать я не собираюсь. Имей в виду – ты у меня в руках. Я обещал не выдавать тебя, и ты должна быть благодарна… – внезапно он ощутил укол между лопаток.