– Значит, ты сам проходил этим путем, или нет?
– Если бы я там не был, то не стал бы и говорить.
– На коне или пешим?
– Пешим, конечно. Тебя, вероятно, интересует, сможет ли там пройти конница. Да, сможет, но придется – если вы решитесь – быть крайне осторожными. Я снова повторю – дорога очень плохая. У нее только одно достоинство.
– Какое же?
– Она безлюдна. Я не встретил никого до самого перевала.
– Чем ты можешь подтвердить свои слова?
– Ничем. Разве что со мной пошлют отряд всадников, которые осмотрят ущелье, чтоб, вернувшись, удостоверить мой рассказ.
– А ты по пути удерешь, – сказал король.
– Ну, пусть едут без меня, а меня посадят под замок. – Странник понимал, что король говорит не серьезно, а так, развлекается.
– А они без тебя завязнут в болотах… Ты сказал все, что знаешь?
– Могу повторить подробнее. Только это займет много времени.
– Надеюсь, не до октябрьских холодов? Хорошо, места вокруг Эйлерта я и сам знаю… Что скажешь ты, граф?
– Не знаю. То, что он предлагает, – выгодно. Но чтобы рыцари ползали по горным щелям… Я предпочитаю победу, принесенную честным сражением, а не разными там хитростями и уловками.
– А ты, Раймунд?
– Прямая атака опасна. Но и неизвестность тоже опасна. А победа есть победа…
– Настоящий ответ законника. У тебя есть что возразить, Странник?
– Против предателей и орденцев любая хитрость честна.
– Смотри-ка, нашелся! Чем же тебе орденцы так не угодили?
Об этом он многое мог рассказать, но ограничился одним замечанием:
– Лезут на чужое место, государь.
Тот осклабился.
– Ты очень верно определил их политику, хотя и кратко… Чем вознаградить твою находчивость?
– Не было ли каких известий от Вельфа?
– Нет. И какие могут быть известия – ведь Странник у него только один. Теперь ступай. – И, как в прошлый раз, добавил: – Пока ты свободен.
Странник шел по коридору, прищелкивая пальцами. Пусть решают, что хотят и как хотят. Главное, хоть что-то сдвинется. Ему ничего не сообщат. И не надо. Он и так знает – скоро.
Ночь перед выступлением он не спал, да и трудно было спать из-за шума, доносившегося снаружи. По двору с руганью моталась обслуга. Мелькали проносимые факелы, на мгновение выхватывая из тьмы чье-то искаженное лицо с вытаращенными глазами и вновь погружая его во тьму. Скрипели тяжело груженные телеги – их перевозили за ворота, чтобы не мешать построению войска. Перегоняли лошадей. Монахи, подстрекаемые греховным любопытством, повылезли из своих нор, и конюхи пихали их с проклятьями, на что святые отцы, много навидавшиеся и наслушавшиеся за минувший месяц, отвечали не менее забористо. Посреди этого хаоса Странник чувствовал себя превосходно, подобно умелому пловцу, которого волны несут сами собой.
Внезапно его окликнули. Он обернулся. Перед ним был Себастьян, один из королевских приближенных.
– Вот ты где! Король так и предполагал, что ты будешь здесь!
– Мне идти к нему?
– Не надо. Он лег спать. А тебя велел разыскать. Пошли.
Странник направился вслед за Себастьяном.
– Пресвятая Мария! И Раймунд здесь! Тебе-то что не спится?
Тот только махнул рукой. «Видно, надзирает за чем-нибудь».
– А ты, выходит, отправляешься с нами? – спросил Себастьян.
– Такова королевская воля.
– Верно. А так как его величество желает, чтоб его свита выглядела достойно… Ага! Вот он, ведут. Эй, ребята, огня сюда!
Слуги подбежали с факелами, и конюх подвел Страннику невысокого коня, рыжего от гривы до хвоста, уже оседланного и взнузданного.
– Он принадлежит тебе. Кличка его – Кречет, потому что он легок как птица. И еще он рыжий, как его хозяин.
– Хорошо, что не седой, – пробормотал Странник. Впрочем, хотя королевский подарок не полагалось оценивать, он, бросив взгляд на ноги, голову и грудь коня, остался удовлетворен. Ему хотелось также посмотреть на зубы и копыта, но сейчас это было невозможно, и он низко поклонился, приложив руку к сердцу.
– Кроме коня, король жалует тебе вот это, – Себастьян принял что-то из рук пажа и протянул Страннику. Это оказался длинный тяжелый плащ из темно-синей ткани. На левом плече серебром был вышит крест. Странник прикоснулся к нему губами.
– Я счастлив, что удостоился милости его величества.
– Он не посылает тебе меча, так как ты не имеешь права его носить, но добавил, что уверен – ты заслужишь это право. Прощай, Странник, увидимся завтра, а может быть, уже и сегодня.
Странник, набросив плащ, принял повод у конюха, заглянул в темные глаза коня, погладил по шее. «Жаль, покормить нечем».
– Ну что, Кречет? Тот, кто стреляет наугад, часто попадает в цель, а? – сказал он и внезапно почувствовал, что рядом кто-то есть. Продолжая оглаживать коня, он несколько передвинулся.
Раймунд не ушел с остальными. Он стоял на прежнем месте и внимательно смотрел на Странника. Потом повернулся и зашагал в темноту.
Они выступили в сырое, пронизывающее, подлинно осеннее утро. Все колокола аббатства звонили. Таков был обычай, но невольно казалось, что бенедиктинцы дружно радуются их уходу. Не скоро предстояло оправиться аббатству от великого разорения.
Армия растянулась по равнине. После неразберихи, неизменно сопровождающей всякое начало, установился какой-то порядок. Лонгин со своими людьми двигался в авангарде. За ним везли королевское знамя. Дальше двумя колоннами шла рыцарская конница – сеньоры из Лауды, Эйлерта, Тремиссы, Черного леса со своими вассалами, латники, оруженосцы, пажи. Здесь же был и пастырь воинства, Гельфрид Эйлертский, в шлеме, с золотым крестом на груди и усаженной медными шипами булавой у седла, на белоснежном коне – истое воплощение воинствующей церкви, в отличие от лжепастырей, с которыми ему предстояло сразиться. Пехота, не державшая никакого строя, частью окружала рыцарей, частью шла вместе с обозом, на телегах которого уже успели примоститься женщины, которых в аббатстве никто не видел.