Поля были уже убраны, луга скошены, ничто не препятствовало движению и позволяло не искать дороги. В первый же день миновали Абернак и двинулись дальше, в сторону Эйлерта. Во время ночевки король допускал к себе только высланных вперед разведчиков. С рассветом снова двинулись. Покуда никто не роптал. Понимали, что горы нужно перейти до дождей. Король еще в аббатстве приказал свезти в распоряжение армии реквизированные запасы продовольствия из захваченных замков разгромленных мятежных баронов, так что тратить время на поиски еды пока тоже не приходилось. По ночам жгли костры, дули пиво. Находились охотнички в обход охраны сбегать в соседнюю деревню. Правда, когда к концу недели они продолжали идти все в том же направлении, не сворачивая ни в горы, ни к Эйлерту, начались разговоры, которые приходилось прекращать зуботычинами и плетьми. Перестраивались, так как здесь Черный лес подступал почти вплотную к горам. Правда, сейчас он выглядел не черным, а рыжим. Странник, проезжая мимо, часто поворачивал голову в ту сторону, так что шея заболела. Он не мог сейчас скрыться, хотя это было нетрудно, – слишком явное бегство, и потом он дал себе зарок не покидать армию до сражения, но его, как волка, тянуло в лес. Если бы он был так уж уверен в победе, то сбежал бы непременно. Но он не был в ней уверен. Сомнения не оставляли его, когда он смотрел на этих сытых, хорошо вооруженных, упоенных недавними удачами людей. Однако свои соображения он держал при себе. Кто сказал, что побеждают лишь отчаявшиеся? И, как бы то ни было, если уж он здесь, он должен видеть все до конца. Странник вернется к Вельфу, а там – будь что будет.
Странник ехал в королевском окружении. Никто не знал, что он тут делает, но так как к нему привыкли еще в аббатстве, удивления его присутствие не вызывало. На марше он скакал в стороне от остальных или вырывался вперед. На нем не было брони, все вооружение его составляли кинжал, лук и стрелы, и он легко обгонял рыцарей. Свою печать он больше не скрывал: примотал на ремешке к запястью, стоило ему на скаку поднять руку – и все расступались, пропуская его. Но то, что он видел, было однообразно: тяжелые фигуры всадников, копья пехотинцев, зубчатая полоса леса за ними, и он возвращался назад. Плащ сносило ветром. Раздобыл он и шляпу и стал теперь совсем непохож на себя, как рыжий Кречет не похож на старую клячу, на которой Странник тащился по лесу той далекой зимой… Будь у него на душе полегче, он посмеялся бы над этим превращением. Короля он видел ежедневно, а тот и не вспоминал о нем, словно бы вовсе забыл о его существовании. Однако это было бы слишком большой удачей, и Странник в это не верил. Придет время – вспомнит.
Во время привалов разрешалось поохотиться – на сухарях много ли навоюешь? Тут бы и исчезнуть – легче легкого! Но он упорно возвращался к кострам, жевал солонину и слушал солдатское вранье. И что его тут держало? Не слежка же. И что сказать Вельфу при встрече? И он снова забывал о своей душе и обращал взгляд на то, что творилось вокруг.
Такое состояние не могло продолжаться долго. Пока они на своей земле, и скоро все забудут о порядке, начнется разброд, и армия станет просто скопищем вооруженных людей. А если держать их все время в напряжении, то они, не встречая противника, начнут бросаться друг на друга. Интересно, как король выпутается из этого положения? Что старик как-то выпутается, он был уверен. Скрытный старый негодяй!
Однажды на марше Странник ехал, как обычно, в стороне, высчитывая в уме расстояние до ущелья, и увидел вдалеке всадника, быстро приближавшегося со стороны гор. Независимо от того, кто это был, гонец или воин, разведывающий дорогу, следовало все разузнать. Странник дал шпоры коню и рванулся вперед. Другие тоже заметили всадника, спешившего к королевскому знамени, и повернули туда. Когда Странник, спешившись, пробрался между лошадьми, прибывший уже стоял перед королем и что-то говорил.
– …в двух часах езды отсюда, – докончил он фразу. Обильный пот стекал по его лицу.
Король оглянулся.
– Эй, Себастьян! Возьмешь два десятка воинов и поскачешь с этим человеком. Пусть ему дадут свежего коня и, – усмехнулся, – чего-нибудь выпить. И всем стать лагерем! Всех военачальников – ко мне! Найти моего сына и Раймунда.
Себастьян и другие помчались выполнять приказания. Странник тем временем решил расседлать и поводить Кречета. Что их ждет? Уж верно не сражение. Король явно сказал: «Стать лагерем», а не «Занять оборону». И эта предгорная равнина для сражения не лучшее место. Ничего, на два-три часа он найдет себе занятие, а там все станет известно. Все прочие не хотели ждать так долго, и только боязнь наказания заставляла людей заниматься делом – ставить палатки, стреноживать коней, водружать потемневшие котлы над кострами, приниматься за стряпню. Странник не был голоден, но Кречета накормил – в обозе у него были приятели, там к нему относились хорошо – вроде из королевской свиты малый, а все делает сам. На вопросы о том, что же все-таки случилось, он пожимал плечами, а если спрашивали, что будет, отвечал: «Я не гадалка».
Действительно, ничего не происходило, замешательство улеглось само собой, пообедали спокойно, и уже вечерело, когда заорали и забили по щитам часовые. Через мгновение все уже были на ногах и, хотя такого приказа никто не слыхал, похватались за оружие. Из-за леса черным комом выкатились всадники и рассыпались по полю. Приближались они не слишком быстро, и немного погодя стало видно, почему. Перед конями, спотыкаясь, бежали какие-то люди – было еще трудно сосчитать, сколько их, но уже понятно, что они связаны, и всадники со свистом и гиканьем подгоняли их, подкалывая копьями в спину. Те, кто не мог дотянуться до пленников, махали шапками и орали: «Слава!»
Странник не стал тянуться за чужими спинами, пытаясь разглядеть приближающихся, а направился прямо к королевскому шатру. Он знал – тут все и произойдет.
Ждал он недолго. Из шатра, сопровождаемый принцем и Раймундом, появился король Генрих, в накинутом на плечи том же меховом плаще, защищавшем от вечернего холода, с прицепленным к поясу длинным мечом в украшенных рубинами ножнах, со знакомым Страннику золотым обручем на непокрытой голове. Раймунд отступил в сторону, и его место по левую руку от короля занял епископ. За его плечом воздвиглась торчащая борода Лонгина. Несколько минут спустя все, кого носили ноги, стеклись сюда, однако перед королем и придворными оставалось свободное пространство.