– Но самым простым решением было бы вернуть земли короне.
– Слишком простым, Странник. Король живет не для себя.
«Что мне за польза в столь удаленных от столицы владениях? Вот если бы посадить там преданного человека…» – перевел про себя разведчик королевские слова. Почему бы не оставить там принца? – решил было он спросить, однако передумал. Милость милостью, а Странник задавать такие вопросы королю не может.
– Себастьян, ты не забыл передать мое распоряжение насчет охраны?
– Как можно, государь!
– Никак, а все-таки пойди проверь.
Что-то было в его тоне, заставившее подняться с места не только Себастьяна, но Раймунда и Странника.
– Легист! Если отец Август еще не спит, пришли его ко мне. Пусть захватит свою хронику, я хочу послушать. Доброй ночи, Странник, – добрых снов не желаю, ибо не уверен, что ты спишь когда-нибудь… До завтра, верные мои.
Все трое склонились до земли и вышли. Серебряный кубок остался стоять на шкуре.
– Что там с охраной? – поинтересовался Странник.
– Почти что удвоили. Места незнакомые, старик боится нападения. Как ты полагаешь, сколько дней будем добираться до перевала?
– Не меньше десяти. Народу много. Ущелья узкие.
– Эх, святая Богородица! Да после еще чуть не месяц, да по лесам… хоть бы к зиме в столицу попасть! – с этим пожеланием он свернул в сторону.
– А певца-то уже нет, – сказал Странник.
– Какого певца?
– Тут у костра сидел. И все уже разбрелись или спят. Так и не довелось послушать.
– У другого костра сидит.
– Вряд ли. Целую ночь глотку драть несподручно. И бог с ним, с певцом.
– Ты вовремя появился сегодня. Король смягчился, беседуя с тобой.
– Его величество не ладит со своим сыном?
– Хорошо, что ты говоришь это мне!
– Другому не сказал бы.
– Если уж на то пошло, король находит слишком сильным влияние церковной партии.
– А тот?
– Принц, в свою очередь, считает, что надо заранее заручиться поддержкой матери-церкви, коли война, которую мы ведем, отчасти направлена против ее служителей.
– Мать – это, в данном случае, епископ Эйлертский?
– А теперь мне жалко, что король тебя не слышит. Он бы оценил.
– Да, он ведь тебе что-то велел, а я стою и задерживаю тебя. Прощай.
– Доброй ночи.
Как ни желали Страннику в этот вечер доброй ночи, пожеланиям не суждено было сбыться. Не успел он сделать нескольких шагов, как услышал похрустывание камней под ногами. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с Даниелем.
– Адри…
– Сказано тебе – Странник я!
– Зачем ты здесь?
– Это ты меня уже спрашивал.
– А правда, что письмо Лотара тобой доставлено?
– Правда. Так что мог и поблагодарить, как король советовал. А теперь говори, что тебе надо, и проваливай.
– Куда ты идешь?
– Не твое дело.
– Не надо было тебе быть здесь. Не надо.
– Смотри-ка, он опять знает лучше меня, что мне надо делать, а что нет! – сказала она с тем большей злобой, что была согласна с его последними словами.
– Ведь я же о тебе думаю, Адри, о твоей безопасности… я же тебя люблю и только поэтому…
– Тише! Если услышит кто? Ты смерти моей хочешь?
– Нет. Этого я не хочу. Но это противно всему. Одумайся. Ты ведь не такая… Вспомни моего отца…
– Святой Христофор! Верно сказано – лучше драться с семью разбойниками, чем разговаривать с одним дураком! Хватит жевать жвачку. Твой отец был замечательный человек, но если тебе когда-нибудь надоест жить, ты сделай только одно – попробуй рассказать, что ты обо мне знаешь.
– Опять ты не так поняла! Я вовсе не хочу тебя выдавать.
– Однако к этому все и идет.
– Разве постоянная ложь не опротивела тебе? От этого устает каждый… а со мной ты сможешь говорить правду, ничего не боясь…
– Я и так ничего не боюсь! – она усилием воли подавляла готовую вырваться ярость. – Понял, что от меня угрозами ничего не добьешься, решил уговорить? Купец… – с удовлетворением отметила, что оскорбление достигло цели. – Моя ложь лучше твоей правды. И полезнее.
– Кому?
– Во всяком случае, мне.
– Адри, Адриана, одумайся, пока не поздно. Не губи себя и меня…
Он больше ничего не успел сказать. Разрывающий уши скрип прервал его. Уже после наступления темноты прибыл двигавшийся в арьергарде отряд маркграфа Унрика, и все никак не мог разместиться. По камням, подталкиваемая обслугой, катилась тяжелая баллиста, неизвестно кому понадобившаяся в горах. Пехотинцы, мокрые от пота и полуживые от усталости, орали: «Посторонись!» Даниель, загораживаясь рукой от слепящего света факелов, отступил с дороги, а когда грузная махина проскрипела дальше, ни рядом, ни в стороне Адрианы не было – Странник хорошо видел в темноте.
Укладываясь спать под телегой, к которой был привязан Кречет, она все еще не могла умерить раздражение, вызванное этой встречей. Неужели, думала она, заворачиваясь в плащ, и двух месяцев нельзя прожить на свете, не имея врага? Не врагов – враги у всех общие, а одного, личного врага? Ах, Визе, Визе… С ним-то все было ясно. Его она ненавидела и хотела убить за то, что он был негодяй и причинил несчастья многим людям. А то, что она чувствует к Даниелю, даже ненавистью назвать нельзя. Не тянет. Злоба? Пожалуй, так. И ведь он ничего дурного ей не сделал. Неужели за то, что он лишь имеет такую возможность? К чести ее надо сказать, что о любви Даниеля к ней, Адриане, она не думала. Для нее само явление этого человека было уже достаточным.
И все-таки – почему он ей так противен? Если бы ее смутные чувства, прерывающиеся к тому же бранью, можно было выразить в словах, это выглядело бы так: вся ее жизнь строилась на следующем – где нужен Странник, нет места Адриане. И наоборот. И всегда знала, когда кем быть. Так и теперь. Здесь, в лагере, мог находиться только Странник, а Даниель заставлял ее быть Адрианой – Адрианой на месте Странника, где ей нечего было делать, и где она ничего сделать не могла.
Но и это еще не все. Став Адрианой, она вновь с пронзительной тоской ощутила жажду свободы, которая в Страннике была не очень сильна, но Адриану изводила, как болезнь. И повторяя «свобода, свобода», опять забыв о Даниеле, она уснула, чтобы проснуться Странником и продолжать свой путь, который должен был – обязан! – привести к свободе и Адриану, и Странника.