Кончился беспокойный день. Улеглась суета, и морозная ночь на несколько часов отгородила людей от их забот. А утром весь замок разбудило известие, что у ворот стоит Вельф и требует, чтобы его впустили.
Раймунд услышал эту новость одним из последних. Он уснул под утро, и разбудил его топот в коридоре. Среди множества неразборчивых голосов он услышал повторяющееся имя Вельфа Аскела. Из окна его комнаты ничего не было видно, и он поспешил выйти. На лестнице он столкнулся с Эсберном.
– Вельф здесь? Как он успел? Много с ним людей?
– В том-то и дело, – Эсберн непонятно скалил зубы, – что с ним нет людей. Вернее, всего только двое. И никто ничего… – он махнул рукой и отошел. Раймунд направился к себе, чтобы взять плащ и идти к воротам. Тут Торвальд тронул его за локоть.
– Они тебя зовут.
«Они» уже собрались.
– Вот, – кричал Унрик, – не послушались меня – дождались!
– Где Лонгин? – спросил Раймунд, оглядевшись.
– Он в караульной башне, – ответил Теофил. – И вообще, почему их не впускают? Что могут сделать три человека?
– А вдруг это ловушка? – голос Унрика стал визгливым. – Когда это он ездил один?
– Может, в Эйлерте опять мятеж и им нужна помощь?
– Никакой помощи им не нужно, – на пороге появился Лонгин, растирая щеки рукавицей. – Он своих где-то оставил – я не расслышал где – под началом Севера. С ним Ив и Джомо Медведь. Он, понимаешь, спешил, но не мог же он всех погубить такой скачкой! Взяли сменных коней – и вперед!
– Он сказал, зачем приехал? – спросил епископ.
– Ну, так я ж ему объяснял – мол, опоздал ты, друг, уже все – судили, приговорили, а он кричит, чтоб его все равно впустили.
– Я не хочу его видеть, – сказал наследник. Впервые в его апатичном лице было заметно какое-то движение.
– Пусть поворачивает назад, – Унрик весь подобрался.
– Ну, знаешь! Они черт-те сколько времени в седле и по такому морозу, а им даже передохнуть нельзя!
– Пусть едут в любую из деревень.
– А я за то, чтоб его впустили, – епископ с улыбкой откинулся в кресле. – Если его люди и впрямь неподалеку, то лучше оторвать его от них. Впустим его, и он будет в наших руках. И окажется бессилен. Безрассудство, с которым он всегда рвется вперед, на сей раз не принесет ему пользы. – Он, вероятно, намекал на спор в долине Энола. – Свидания с пленницей мы не можем ему разрешить… по ее же настоятельной просьбе. Наместник болен… или занят. Короче, он его не примет. Ты, граф Лонгин, сам ему все это разъяснишь. Он твой друг, от тебя он это выслушает. На всякий случай надо проверить стражу у темницы, если понадобится – увеличить. Мы позволим ему дождаться казни. У него есть право постоять у этого костра. Больше, чем у кого-либо.
– Соломоново решение, – сказал Раймунд. Против воли смех раздирал ему легкие. Но иронии никто не принял.
– Тогда выполняйте решение его преосвященства. – Принц, как всегда в случае опасности, прикрылся авторитетом своего наставника. Раймунд вернулся к себе. Глянул в окно – по двору шли какие-то люди. Лиц отсюда нельзя было разглядеть, и Раймунд не сразу опознал среди них Вельфа – он был не в красном плаще, в котором Раймунд привык его видеть, а в другом – темном, с капюшоном. На столе стоял кувшин с вином. Раймунд налил полную чашу и выпил залпом. «Бедняга. Примчался выручать своего друга Странника, а Странника-то больше нет».
Сел за стол, подперев голову руками.
«Ни о чем не хочу думать. Пусть все делает Лонгин… этот благодушный предатель».
Чтобы отвлечься, он стал повторять про себя статьи Юстинианова кодекса, что заняло довольно продолжительное время, но когда уже думал, то изгнал беса, в мозгу явственно сказалось: «Она сама все погубила своим проклятым упрямством». Дошел до окна, покосился на рабов, тащивших через двор длинное бревно. Пересек комнату, распахнул дверь и увидел Лонгина.
– Ну? Ты поговорил с ним?
– С ним поговоришь! Я ему: «Ничего не поделаешь, на то закон», – на лице Лонгина выразилось смущение – ссылка на закон выглядела смешно в устах Лонгина. – А он мне: «Плевал я на закон». Я ему говорю, что не положено на глазах у судей человека резать, а он: «Значит, было за что». Сказал я ему, что она его видеть не хочет, – не верит ни в какую. Я ему вдалбливаю – это же и для тебя обида, тебя же больше всех обманывали. И тут он на меня вызверился, как на самого лютого врага. Тут терпение мое кончилось, и я ему говорю: «Ладно, шел бы ты, приятель, лучше отоспался с дороги, на тебе же лица нет!» И что ты думаешь – пошел!
– Он ушел?
– Ушел. И мне тоже отдохнуть не вредно. Запарился я с этой казнью. А завтра что будет! Мужичья набьется, ребята мои в латах на морозе загнутся совсем. И зачем столько шума из-за одной казни… – он удалился, рассуждая на ходу, а Раймунд бросился вниз по лестнице. Спать он пошел, как же! Только бы поспеть…
Он прибежал вовремя. Шум драки был слышен еще на лестнице. До Раймунда сюда прибыло несколько солдат из людей Унрика, вооруженных топорами и арбалетами. Тяжело дыша, они топтались на месте, не зная, что делать без приказа. За ними Раймунд увидел следующее. Два стражника валялись на полу, а третьего (Раймунд еще мимолетно удивился, вроде бы их раньше было двое) прижал к стене Вельф, приставив ему к горлу обнаженный меч.
– Открывай! – хрипел он. – Открывай дверь, тебе говорят! – лезвие чиркнуло по коже под подбородком.
Охранник сделал движение в сторону двери, но тут послышался заглушенный стенами крик:
– Нет! Нет! Не открывай! Не надо! Нет!
Ужас загнанного в угол существа бился в этом вопле.
«Все, – Раймунд стиснул зубы. – Пока он не взломал дверь, и пока эти болваны не пристрелили его…»
Он раздвинул солдат, не обращая внимания на их предостерегающие крики, подошел к Вельфу и, воспользовавшись замешательством, в которое поверг того голос Адрианы, схватив его за запястье, отвел меч от горла охранника. Вельф рванулся. Те, у лестницы, сделали шаг вперед. Но Раймунд, положив руку Вельфу на плечо, повернул его лицом к себе и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
– Не входи. Не губи ее. Ты слышишь меня?