— Робур-завоеватель, — сказал Ким, воображая себя на палубе «Альбатроса», крепко стоящим на широко расставленных ногах, а город внизу, конечно, Париж, жители которого с ужасом следят за полетом таинственного корабля. Изображение распалось, Астахов отключил проектор.
— Мертвая конструкция, — сказал он. — Направление было прогрессивно — аппараты тяжелее воздуха, и принцип геликоптерных винтов верен, а конструкция подвела. Здесь у меня все идеи, конструкции, проекты — мертвые. То, что не вышло. То, что не было додумано. То, что оказалось неверным в принципе. Все отрицательное, что наука сотни лет сбрасывала за борт. Шлак. Издержки. Понимаешь?
— Д-да, — протянул Ким.
— Ничего он не понимает, — насмешливо сказала Ольга. — Он просто очень воспитанный мальчик.
— Я начал собирать ошибочные идеи из любопытства, — продолжал Астахов, будто не слыша слов дочери. — Я учился тогда в Институте футурологии. Да, Ким, по первичному образованию я футуролог… И как-то, изучая историю техники, предмет очень логичный, как внутренне логичен прогресс, я заметил, что кое в чем логика авторам изменяет. Прогресс — это гигантское дерево, и мы изучаем строение его ствола — столбовые идеи. А ветви, которые никуда не ведут, мертвые сухие веточки, мы на ходу подрубаем у основания. Мы изучаем логику становления новых технических идей, и не изучаем логики идей отвергнутых. Тогда возникла мысль: посадить рядом с деревом прогресса другое дерево, дерево неверных идей. У него то же корни — практика, наблюдение, опыт. А ствол, ветви? Куда они ведут?..
Астахов помнил себя в семнадцать лет. Он ощущал в мышцах силу, развитую годами тренировок, и твердо верил, что добиться поставленной цели может каждый. Но Земле не нужен был легион звездолетчиков. Не прошел отборочной комиссии и Астахов. Он получил голубой жетон, на котором был записан довольно лестный отзыв о его способностях и настоятельный совет: заняться футурологией.
Астахов не представлял, что человеку можно сказать «нет». По аналогии с собственной неудачей его заинтересовали неудачи других — ошибки не жизненные, а творческие, технические, научные.
Сначала Астахов собирал, что попало. Старые забытые проекты выкапывал из архивной пыли, из патентных библиотек, даже из романов. Выписки, чертежи, модели… Это был сизифов труд: ошибок у каждого ученого на поверку оказалось больше, чем верных решений. Астахов закончил институт, работал футурологом-методистом, ему очень помогала созданная им статистика ошибок. Но это и была вся польза от его увлечения. Стал ли он ближе к звездам, к которым стремился по-прежнему, — без надежды увидеть мечту осуществленной? Он решил сдать «свалку идей» в архив, но в это время ему пришла в голову мысль о перекрестном сравнении,
3
— Папа редко рассказывает о своей коллекции, — сказала Ольга. Она провожала Кима домой.