— Да ты гений просто, — проворчал сконфуженно сталкер.
Они вошли внутрь. В темном коридоре стояла различная утварь, освещаемая тусклым светом из приоткрытой двери справа. Там была комната, в которой и жила санитарка.
— Вера! — снова позвал Сергей, но ему никто не ответил. Тогда он вошел в комнату.
Это было помещение примерно три на три метра с низким потолком и свисающей с него керосиновой лампой. В одном углу шкафчик с посудой, в другом — пластиковый столик. Под столом — стопки медицинской литературы. Пластмассовая корзина с бельем. На стенах развешаны потускневшие картинки, выдранные из различных журналов.
А слева от входа — кушетка. И сейчас Сергей не сводил с нее глаз. На ней лежал, запрокинув голову, маленький ребенок, одетый в неимоверно старые, потерявшие всяческий намек на какой-либо цвет лохмотья. Ноги вместо обуви так же обмотаны тряпьем. Крохотные пальчики на ладонях скрючены, словно от невыносимой боли. Рот раскрыт, будто в безмолвном вопле. Изо рта, ноздрей и ушей тянулись бурые струйки засохшей крови. Сомнений не было — ребенок мертв. Сергей давно уже привык видеть смерть, а дети умирали часто. Но если осталось в тебе еще что-то человеческое, привыкнуть к смерти детей невозможно. Бум вздохнул и прислонился к стене.
Тем временем незнакомец вошел в комнату и уставился на ребенка. Никакой видимой реакции не было: ни скорби, ни горя, ни недоумения. Он просто взглянул на ребенка и, подойдя к нему, осторожно положил ладонь на его голову.
— Один ребенок… детей… — тихо проговорил незнакомец и устремил свой взор на Сергея. — Вера! — громко и настойчиво сказал он.
— Что — «Вера»?!
— Вера! — повторил незнакомец и стал судорожно трясти перед собой ладонями, словно пытался подобрать нужные слова из тех, что знал. Затем растопырил одну ладонь и сделал ею движение от головы мертвого ребенка к своей голове, засовывая пальцы себе в ноздри и рот. — Мозз! Мозз! Вера!
— Что еще за мозз?
Юродивый повторил свое движение рукой и снова произнес:
— Мозз! Вера!
— Да что ты заладил-то? Думаешь, это Вера его убила?
Собственно, разобраться в этом надо было как можно скорее. Смерть похожа на насильственную, но, возможно, малыша убила какая-то неизвестная болезнь. И болезнь эта может быть заразной. А юродивый пытался сказать что-то о взаимосвязи гибели ребенка и того, что сейчас происходит с женщиной, которая была с ним рядом. Да, юродивый этот был не такой уж дурак, хотя явно что-то знал. Только не имел возможности этим поделиться Или делал вид, что не может? Хотя, судя по его возбужденному состоянию, он очень хотел, чтобы Сергей его понял.
— Ладно, — вздохнул сталкер. — Пошли отсюда.
Надо было срочно доложить администрации о случившемся и начать поиски Веры.
Они вышли на серый гранит станции, и Маломальский окликнул первого же стрелка внутренней безопасности Тульской, что попал в поле его зрения. Сергей объяснил ему возникшие обстоятельства.
Сталкеры, имеющие гражданство той или иной станции, считались особой кастой. Хотя они не были связаны уставом с подразделением внутренней безопасности, их авторитет был велик. Вот и этот стрелок внимательно выслушал Сергея и, отнесясь к его словам, как к приказу, побежал за начальством. А Маломальский повел юродивого к своей палатке.
* * *Казимир по-прежнему сидел возле рюкзака сталкера и при свете керосиновой лампы рассматривал какую-то книгу.
— Чего читаешь, Казимирыч? — Маломальский устало опустился на койку и задумчиво уставился на уложенные стопки книг у изголовья кровати.
— Да вот, из того, что ты приволок. Про ядерную войну. Точнее, про жизнь после нее.
— Прелесть какая! — вздохнул сталкер.
— Ну да! — Казимир кивнул. — Тут даже про метро наше есть.
— Даже так? Ну и как мы там живем?
— А никак. Тут все наоборот: в метро никто не спасся, а основная жизнь на поверхности. Только там ядерная зима. В общем, занятная книженция. Оставь почитать.
— Конечно, бери.
В палатку осторожно вошел согнувшийся незнакомец. Он с нескрываемым любопытством оглядел скромное жилище сталкера и остановил свой взгляд на Казимире. После чего вытаращил и без того выпученные глаза и присел на корточки, таращась на то место, где у старика должны были быть ноги.
— Уууу, — промычал юродивый и протянул руку, чтобы пощупать обрубки, но тут же получил книгой в лоб и, отпрянув, неловко уселся на деревянный настил.
— Ты, мил человек, ручонки не распускай, а то шею сверну, — спокойно произнес старик. Затем обратился к Сергею: — Чего это он за тобой таскается? И почему ты смурной такой?