Из автомобиля Додда они достали два мачете (Пол тихо рассмеялся при мысли о романтизме, ситуации), два старых военных карабина и патроны, более того три двадцатилитровых канистры и кусок резинового шланга, при помощи которого они перелили бензин из баков засыпанных автомобилей в бак фургончика и до краев наполнили канистры.
Войтович взял карабин, сделал «на плечо» и крикнул:
— О боже! Я словно снова в армии! Вперед, марш!!! Я иногда люблю подурачиться, — искренне признался он Полу.
Тяжело груженный фургончик два раза застревал в песке, но все же успешно докатил до пляжного домика. Хиксон даже лихо развернулся и элегантно подъехал к домику, так, чтобы задний борт машины можно было опустить прямо на террасу.
Брехт присмотрелся к сокровищам и прокомментировал:
— Я вижу, Додд, что у нас здесь есть все, что необходимо человеку на первый случай. Не хватает разве что спиртного… и воды, — добавил он через мгновение. Читая надпись на банке с имбирным пивом, он неодобрительно покачал головой.
— Зато есть большие запасы барбитуратов и бензедрина, — ответил Додд.
— Это не одно и то же, — вздохнул Брехт. — Не нравится мне это свинство. Вот если бы у тебя был, например, мескалин, пейтоль, или, на худой конец, несколько самокруток с марихуаной…
Ванда с возмущением посмотрела на него, Макхит нервно рассмеялся, Войтович подмигнул Брехту и серьезно сказал:
— Он шутит, Гарри.
Брехт широко улыбнулся и обратился к худой женщине:
— Налейте нам еще кофе, Ида. Хиксоны наверняка очень проголодались, да и мы, думаю, охотно согласились бы выпить стаканчик кофе и съесть бутерброд. Додд привез много кофе, так что его можно уже не экономить. А кроме того, термос нам необходим для хранения воды. Она находится в резервуаре за домом, я проверил, она годится для питья. Некоторые из вас думают, что я пью только спиртное, но я должен заметить, что время от времени мне все же необходима вода.
Предложение выпить кофе было принято единогласно. Все так устали, что с удовольствием перешли с песка на террасу. Посредине они поставили складную кровать, на которой лежал Рей Ханкс. Его забинтованная нога выглядела сейчас словно муляж из мастерской скульптора. Раненый получил в виде лекарства остатки виски Брехта и теперь относительно спокойно переносил боль. Дылда положил ему руки на бедра, так как Рей утверждал, что эти прикосновения обладают целительной силой.
Ида сначала подала кофе Хиксонам, которые сидели, обнявшись. Они посмотрели друг на друга и серьезно чокнулись кружками. Всех охватило торжественное настроение. Они начали сосредоточенно потягивать кофе. Как и предвидел Хантер, каждый из собравшихся здесь по-своему относился к этой террасе, словно она была его домом, и боялся той минуты, когда его необходимо будет покинуть. Здесь, на пляже, не было гор, которые могли обрушиться, домов, которые могли рухнуть или сгореть, газовых трубопроводов, которые могли лопнуть и взорваться желтым пламенем, проводов, которые могли оборваться и засыпать землю ослепительным снопом искр. Правда, пляжный домик, а вместе с ним и сама терраса немного перекосился, потому что землетрясение повредило одну его стену, но на это сейчас никто не обращал внимания.
Здесь не было ни чужих, которые говорили бы им, что они должны делать, ни раненых, которые просили бы о помощи. Помехи в эфире не позволяли слушать последние известия о катастрофе, заглушали приказы и запрещения, многочисленные указания полиции, Красного Креста и гражданской обороны. Так что лучше всего было бы остаться здесь и просто сидеть, наблюдая за Странником, который все ниже опускался над Тихим океаном. Диск этой неизвестной планеты теперь представлял собой фиолетовую голову атакующего быка — желтая середина почти совсем исчезла, а снизу появилась большая желтая плоскость. Случайно, а может быть, даже преднамеренно, две маленькие овальные точки создавали глаза быка. Додд отставил чашку и начал рисовать.
— Эло торо! — прокомментировала Марго.
— Голова осьминога! — возразила Рама Джоан. — Жители Крита именно таким образом рисовали ее на вазах.
— Однако через три-четыре часа мы должны будем уехать отсюда, — неожиданно сказал Брехт, словно прочел по глазам собравшихся непроизнесенную вслух мечту — навсегда остаться здесь, на пляже.