– Чепуха! Все это чепуха! – Я говорю не о словах, используемых на Земле для обозначения этих вещей и понятий, а о том скрытом за словами смысле, который лежит в основе наших действий.
Она наморщила свой хорошенький лобик. Я продолжил.
– Что если бы нами в гораздо большей степени руководили законы природы, естественный голос крови, а не общественная мораль и надуманные условности? Представь себе мир, где искренние отношения между мужчиной и женщиной, их естественное влечение друг к другу внезапно были подменены требованиями какой угодно морали, лежащей в основе процветания общества как такового, действующей именно на благо общества, а не конкретного человека, общества, склонного воспринимать индивидуума как частичку самого себя, как функционирующую частичку, в которой половое различие отступает на второй план по отношению к профессиональному мастерству?
– Пытаюсь представить.
– Ну а какой, по-твоему, будет результат?
– Даже затрудняюсь сказать.
– Результатом будет наша Земля!
– Свободная женщина не желает подчинять себя мужчине, подстраиваться под него! – возразила Элизабет.
– Мы опять говорим о разньк вещах.
– Возможно.
– Не существует более свободной, величественной и внутренне прекрасной женщины, чем горианская вольная спутница мужчины. Сравни её с наиболее часто встречающимся типом жены жителя Земли.
– Нет, судьба тачакской женщины убога.
– Редко кто из них рассматривается в городах как полноправная вольная спутница мужчины.
– Мне не приходилось встречаться с такой женщиной.
Мне оставалось лишь признать её правоту. Особую грусть вызывало то, что сам я знал только одну такую женщину – Дину.
– Возможно, ты права, – согласился я, – но млекопитающие делятся на тех, кто по природе своей стремится к обладанию кем-либо, и тех, чья природа требует от них быть обладаемыми.
– Я не привыкла думать о себе как о млекопитающем, – рассмеялась Элизабет.
– А кем ты привыкла считать себя в биологическом смысле?
– Ну, если ты хочешь посмотреть на меня с этой точки зрения…
Я ударил кулаком по полу фургона, и Элизабет испуганно отскочила в сторону.
– Вот с какой точки я смотрю на это дело.
– Чепуха! – заявила Элизабет. – Это ничего не доказывает.
– Горианцы тоже признают, что этот аспект не воспринимается женщинами; они не понимают его, боятся и протестуют.
– Потому что это не доказательство.
– Ты все время считаешь, что я хочу принизить женщину, доказать её ничтожность; я же, наоборот, говорю, что женщины удивительны, очаровательны, но становятся такими, лишь научившись отдавать себя любви.
– Глупость! – фыркнула Элизабет.
– Вот почему в этом диком, варварском мире женщину, которая не умеет уступать, зачастую учат этому насильно. Ее просто завоевывают.
Элизабет отбросила голову назад и весело расхохоталась.
– Да-да, – глядя на нее, усмехнулся и я. – Ее уступчивость завоевывается, и нередко её хозяином, который испытывает от этого не меньшее удовлетворение.
– И что происходит с этими женщинами потом?
– Они могут носить цепи или получить свободу, как сложится их судьба; но для того, о чем мы с тобой говорили, это не имеет никакого значения: и в том и в другом случае они делаются по-настоящему женственными.
– Ни один мужчина, включая и тебя самого, мой дорогой Тэрл Кэбот, не толкнет меня на этот шаг!
– Горианцы утверждают, что женщина начинает страстно стремиться к осознанию свой женственности, своего предназначения мужчине именно в момент своего слияния с ним в одно целое – в тот парадоксальный момент, когда она, фактически являясь подвластной ему, его рабыней, достигает максимальной степени свободы.
– Все это так глупо!
– Они утверждают также, что женщина подсознательно страстно желает, чтобы это произошло с ней, но не отдает в этом себе отчета.
– А это уже совершеннейшая глупость!
– Почему же ты прежде вела себя со мной, как будто хотела быть рабыней?
– Это была просто шутка! Шутка!
– Шутка?
Она смущенно опустила глаза.
– Вот почему Камчак отдал тебя мне, – сказал я.
– Почему? – не поняла она.
– Чтобы в моих руках ты познала ошейник и научилась быть настоящей женщиной.
Она посмотрела на меня с удивлением, в глазах её читалось откровенное недоверие.
– Видишь, он думал о тебе, – продолжал я. – Он по-настоящему любил свою маленькую дикарку.
Я поднялся с пола и, отшвырнув в угол фургона свой бокал, направился к двери.
Элизабет вскочила на ноги.
– Куда ты собираешься? – поинтересовалась она.
– Пойду в фургон рабов, – ответил я.
– Но зачем?
Я не собирался скрывать своих намерений.
– Я хочу женщину.
Она не отвела взгляда.
– Но ведь я тоже женщина, Тэрл, – сказала она.
Я промолчал.
– Разве я менее красива, чем женщины в фургоне рабынь?
– Нет, не менее.
– Тогда почему же ты не останешься со мной?
– Завтра, думаю, нас ожидает серьезное сражение, – ушел я от прямого ответа.
– Я могу доставить тебе не меньше радости, чем любая другая рабыня, – настаивала она.
– Но ты не рабыня, ты – свободная женщина.
– Я дам тебе больше, чем они.
– Ты так самонадеянна!
Она горделиво выпрямилась.
– Полагаю, тебе приходилось видеть девушек на невольничьих рынках, познавших, как и я, прикосновение плети рабовладельца? – поинтересовалась она.
Да, она была права, мне довелось на них посмотреть.
– Ты видел, как я двигаюсь, – с вызовом продолжала она. – Разве это не прибавило бы дюжины золотых монет к той цене, которую можно было бы за меня запросить?
– Пожалуй, – согласился я. Я подошел к ней, обнял за плечи и заглянул в глаза.
– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – прошептала она. – Пожалуйста, не оставляй меня!
– Ты не можешь меня любить, – возразил я, – Ты ничего не знаешь ни о моей жизни, ни о том, какая у меня здесь миссия.
– Мне это безразлично, – ответила она, кладя голову мне на плечо.
– Мне нужно идти, – ответил я. – С твоей стороны было бы жестоко стараться меня удержать.
– Возьми меня, Тэрл, – взмолилась она. – Возьми если не как свободную женщину, то как рабыню!
– Красавица моя Элизабет, я не могу взять тебя ни как ту, ни как другую
– Нет! – воскликнула она – Ты возьмешь меня так или иначе!
– Нет, Элизабет, – мягко возразил я, – нет.
Как разъяренная кошка, она набросилась на меня и ударила по щеке – раз, другой, третий..
– Нет, Элизабет, это не поможет, – сказал я. Она замерла, лицо у меня горело.
– Я тебя ненавижу, – пробормотала она – Ненавижу!
– Не верю, – ответил я.
– Тебе известен моральный кодекс воина Гора? – спросила она.
– Нет, – покачал я головой, – не известен.
Она снова ударила меня по щеке.
– Я тебя ненавижу, – процедила она сквозь зубы. И тут же, как я и ожидал, она опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки, как подобает горианской рабыне.
– Теперь, – с вызовом сказала она, обжигая меня своим пылающим от ярости взглядом, – ты должен или убить меня, или сделать своей рабыней!
– Ты свободная женщина, – настойчиво повторил я.
– Тогда убей меня, – потребовала она.
– Я не могу этого сделать, – отказался я.
– Значит, надень на меня ошейник!
– А этого я делать не хочу.
– Тогда тебе следует признать, что ты предал моральный кодекс горианского воина.
– Принеси ошейник, – потребовал я.
Она вскочила на ноги, схватила ошейник и снова опустилась передо мной на колени. Я опоясал её горло узкой металлической полосой и запер её на замок Она с яростью посмотрела на меня и начала подниматься с колен, но я жестко положил руку ей на плечо.
– Я не позволял тебе подниматься, рабыня, – сказал я.
Плечи её задрожали Одно мгновение она колебалась и затем уронила голову.
– Конечно, – пробормотала она. – Прости, господин.
Я вытащил заколки, удерживающие её шелковую накидку, и она соскользнула к её ногам, открывая моим глазам одеяние кейджеры. Элизабет напряглась, сдерживая переполнявшие её противоречивые чувства.