Ничью Радихена пытался найти выпивку, но в темноте случайно споткнулся о солдата и разбудил его.
Солдат, не просыпаясь, крепко ухватил беглеца за ногу.
— Стоять! — прошипел он бодрым голосом и тотчас захрипел. Радихена дернулся — его щиколотка оставалась зажатой в железных пальцах, точно в кандалах.
Радихена с трудом опустился на пол возле спящего. Освободиться от мощной хватки не удалось. Радихене было больно, голова у него раскалывалась. Обеими руками он взялся за один из солдатских пальцев и попытался разогнуть его. Солдат, не просыпаясь, точным ударом кулака попал ему в нос.
Радихена заплакал, упал рядом с охранником и неожиданно для себя заснул.
Его разбудил крик управляющего Трагвилана:
— Кто тебя просил?! Я тебе что говорил?! За что тебе платят?!
Второй голос растерянно повторял:
— Да не помню я... Он сам как-то...
Радихена пошевелился, потер виски ладонями. Пересохший язык не хотел ворочаться во рту. Он прикусил губу и вдруг почувствовал, как горит лицо.
— Посмотри, что ты натворил! — жутким, ровным тоном грозил Трагвилан. — Я вычту разницу из твоего жалованья!
— Да я правда не помню, — сказал солдат.
— Кто его теперь с такой харей возьмет? — осведомился управляющий. — Что я сообщу господину Адобекку? Контракт хочешь мне сорвать?
— А может, его в деревню вернуть? — предложил один из продаваемых крестьян, подходя поближе. Он очень хотел угодить, по голосу было слышно.
Радихена почувствовал, как его трясет.
— В деревню я его не верну, — проговорил Трагвилан. — Лучше приплачу свои, лишь бы от него избавиться.
— «Свои»! — фыркнул солдат. — Небось, из моего жалованья возьмешь.
— Небось, — не стал отпираться управляющий. — Думать надо было прежде, чем руками размахивать.
— Он сбежать хотел, — повторил солдат.
— Я выпивку искал, — сказал Радихена.
Управляющий даже не посмотрел в его сторону. Радихена ощупал себя еще раз. Нос распух, глаз подбит. Теперь полмесяца придется ходить с подушкой вместо лица. Как им удается так ловко бить, чтобы изувечить с одного удара?
— Завтрак — и в путь, — объявил Трагвилан. Настроение у него было испорчено.
И снова они потащились по дороге, все дальше и дальше на север. Нудные разговоры жужжали вокруг, как мухи, норовя проникнуть в уши. Радихена то отмахивался от них, то поневоле прислушивался. Иногда его клонило в сон, и в полусне он думал о своих прежних сновидениях и о том, что ждет его на севере.
О заводах рассказывали самое разное. Например, что всех бывших крепостных с юга отправляют в шахты, где человек живет не больше полугода, а потом погибает от истощения и отсутствия солнечного света. Или о том, что любой в состоянии выслужиться до мастера и, если повезёт, заиметь настоящий дом и накопить много денег. И даже добыть себе дворянство. Что там совсем нет женщин. Или, напротив, что там полно женщин, но ими награждают только тех, кто усердно трудится и доносит на товарищей, если те работают спустя рукава или говорят дурное: про начальство.
Если закопаться поглубже в недра матушки-земли, то можно встретить подземных карликов и завести с ними дружбу, — а уж к каким последствиям приведет такая дружба, остается лишь гадать. Да мало ли что еще говорили — от скуки и желания казаться умнее, чем есть!
На постоялом дворе управляющий положил Радихене компресс на разбитое лицо — это следовало сделать еще утром, но почему-то тогда руки ни у кого не дошли. Радихена сидел на самом краю стола, хлебал плоской ложкой пресный, но жирный бульон и думал о выпивке. Окружающее выглядело черно-серым, мутным. Голоса звучали плоско, как будто окружающее пространство утратило третье измерение. И еще ему было невыносимо скучно.
Чтобы избежать новых недоразумений, Радихену, единственного из всех, приковали за ногу к кольцу в стене — где обычно привязывали лошадей, — и ему пришлось спать в неудобной позе. Несколько раз он просыпался, когда пытался поменять положение и больно выворачивал щиколотку. Наутро щиколотка распухла. Ступать на ногу было больно.
Увидев это, управляющий побелел. Он застонал сквозь зубы, лично наложил тугую повязку и несколько раз хлопнул Радихену ладонями по ушам. Стоимость парня катастрофически падала прямо на глазах.
— Не надо было приковывать, — зачем-то сказал Радихена.
— Учти, — ответил ему управляющий, — ты теперь почти бесплатный. Еще одна выходка, и я тебя убью. Все равно выручка от тебя ожидается нулевая.
Радихена тупо посмотрел на него и несколько раз моргнул, а потом длинно, печально всхлипнул.
И снова потянулся бесконечный день в телеге. Спина болела, ноги болели, как ни сядь, как ни повернись — все неудобно.
Пейзаж постепенно менялся, воздух становился более прохладным и все более прозрачным, дорога под колесами делалась все более каменистой, и Радихену начало укачивать. Когда его вырвало прямо на солому, товарищи по путешествию набросились на него с кулаками и, прежде чем вмешались солдаты, успели намять ему бока. Радихена вытер лицо соломой и выплюнул кровь. Телегу пришлось останавливать посреди дороги за несколько лиг до следующей таверны.
Управляющий молчал. Все приказания он раздавал безмолвно, взмахами рук. Гнев кипел в нем бурно и скрытно, как в котле под крышкой. Крепостные чувствовали это и работали на удивление быстро, слаженно. Они выбросили испорченную солому, вытерли доски телеги, подняли полог — все равно солнце уже садилось и особой надобности в тени больше не было.
Радихена стоял в стороне, чуть скособочась, и держался за щеку. На происходящее он смотрел отстраненно и как будто плохо понимая. Острая потребность в выпивке теперь перестала им осознаваться — ему просто было дурно, вот и все.
Наконец все было готово, люди опять забрались в телегу. Радихена сел на краю, свесил ноги.
— Сбежал бы ты, что ли, — с сердцем обратился к нему один из крепостных.
— Зачем? — спросил Радихена, глядя, как уходит вдаль дорога.
Она извивалась среди гор, и там, на хвосте этой бесконечной змеи, пряталась ненавистная деревня. Если змея изогнется, она хлестнет кончиком хвоста Радихену по голове, и он провалится в свою деревню, как в преисподнюю.
А пока змея лежит на земле и он сам, Радихена, бежит по ее спине все дальше и дальше от хвоста, опасности нет. Лишь бы успеть. Лишь бы спрыгнуть с ее головы и удрать как можно дальше. И тогда все исчезнет: и пьяницы на пастушьем лугу, и деревенский староста Калюппа, и управляющий господин Трагвилан, и бледно-зеленые моря пшеницы, и замок на вершине горы, и прекрасное заплаканное лицо белошвейки, чье имя он теперь не мог вспомнить.
Кругом высились горы. Расстояния здесь были совсем другими, нежели на юге, где господствовали равнины: то, что видел человек, могло находиться в двух днях пути от того места, где он стоял; а то, что располагалось совсем близко, зачастую было скрыто от глаз. Это сбивало с толку, но и придавало пейзажу таинственную привлекательность.
Радихена рассеянно думал об этом, пока топтался на ветру возле дощатого барака. Рядом находилось еще несколько помещений, и все они имели такой вид, будто их сколотили наскоро. То ли дело домишки юга: там каждая хижина имеет такой вид, словно ее возвели на века.
Контракт оказался общим на всех пятерых, поэтому внимательному индивидуальному осмотру их не подвергали, и опасения управляющего касательно Радихены оказались напрасными.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец из барака вышел рослый человек с грубым лицом. Радихена подумал, что у него очень удобная одежда: просторные штаны с кожаными вставками, домотканая рубаха, тяжелый, пропитанный животным салом плащ, который отлично защищает от дождя. Тонкий южный хлопок был здесь нехорош: холодно. Радихена постоянно чихал и ежился, дивясь тому, что его товарищи держатся молодцами.
Окинув всех пятерых быстрым взглядом, этот новый человек объявил:
— В контору!
И показал пальцем на первого. Они вдвоем скрылись в дощатом бараке. Прочие остались снаружи. Начал накрапывать дождик. Управляющий господина Адобекка и оба солдата устроились в телеге.