Она не ответила. Тандернак тотчас воспользовался этим, чтобы устроиться поближе к девушке. Он уселся на траву и скрестил ноги.
— Вы давно работаете во дворце, Эйле?
— Не настолько, чтобы мне это надоело...
Он бросил на нее понимающий и вместе с тем сочувственный взгляд.
— Вам, наверное, одиноко?
Она вдруг повернула голову и глянула ему прямо в глаза:
— А вот это правда. Я почти ничего не понимаю из того, о чем со мной говорят здешние кавалеры. Все сплошь знатные люди. Красивые? — Она повела плечами. — Не знаю. Смотря на какой лад судить. Для меня кто любим, тот и хорош, а со стороны да посторонними глазами я ничего толком не вижу. И говорят мудрено.
— Не так, как я? — Тандернак незаметно придвинулся чуть ближе.
— Нет.
— Это потому, Эйле, что мы с вами оба — из простолюдинов, только я выбился в люди и даже получил дворянский титул, а вы — еще нет.
Она чуть слышно охнула и опустила руки с иглой на колени.
— О чем вы только говорите, господин! Что значит — «еще нет»? Я и не получу дворянского титула, разве что найду себе подходящего мужа. А я так рассуждаю: с замужеством спешить не стоит. Сперва нужно понять, какой человек окажется подходящим, а какой — вовсе нет.
— Ты ведь крестьянка, — сказал Тандернак.
— А хоть бы и так! — отозвалась она, снова принимаясь за вышивку.
— Я знаю способ для тебя получить титул и деньги, не выходя замуж, — проговорил Тандернак совершенно спокойным, даже обыденным тоном, словно речь шла о чем-то совсем простом. — И тогда ты сама сумеешь выбрать себе мужа по сердцу...
Стрела попала в цель. Девушка вспыхнула, а затем смертельно побледнела. Несколько мгновений она сидела замерев, точно перепуганный зверек, притворяющийся мертвым — а может быть, камушком или комком земли. Затем тихо-тихо начала дышать, и скулы ее слегка порозовели.
— Разве такое возможно? — прошептала она.
— Я ведь сумел, — напомнил Тандернак.
— Вы — мужчина. — Она покачала головой.
— В некоторых отношениях мужчиной быть куда труднее, чем молодой хорошенькой женщиной, — убежденно сказал Тандернак. — Поверь человеку с опытом.
— Вы все говорите, чтобы я вам верила, — сказала Эйле, — а почему?
— Потому что мы с вами — одного поля ягоды и должны помогать друг другу, вот почему, — был ответ. — Теперь выслушайте меня, голубушка, и сразу ничего не решайте — я приду завтра, тогда и поговорим. У меня есть несколько постоялых дворов вдали от столицы. Доход от них хороший, постоянный, дело давнее и прибыльное. Хорошая кухня. Добротная мебель в спальнях. Превосходная прислуга. Путешественник, попав ко мне, чувстует себя как дома. А есть и такие, что просто приезжают ко мне пожить, передохнуть от забот.
— Вам служанка требуется, что ли? — спросила Эйле, подозрительно щурясь.
Он негромко рассмеялся.
— Стал бы я предлагать вам это! Разумеется, нет. Мне нужна домоправительница. Человек умный, одного со мной круга — женщина, которой я мог бы доверять. Умеющая вести хозяйство. Знатных девиц такому, к сожалению, не обучают. Нанимать управляющего из числа тех, кто закончил Академию, мне не по карману. Я как раз искал девушку крестьянского рода, рассудительную, сильную — и такую, что хотела бы со временем подняться куда выше, чем определила ей судьба...
— Мудрено говорите, — сказала Эйле, — но я подумаю. Оставьте меня теперь.
Тандернак кивнул, поднялся и, не прощаясь, зашагал прочь. Несколько секунд Эйле смотрела ему в спину, а затем вновь взялась за дело.
Мысли девушки путались и кружились. Незнакомец удивил ее. Никто и никогда не разговаривал с ней так — как с равной, как с достойным партнером. Радихена — тот любил ее, обожал, совершал ради нее разные безумства и в конце концов поплатился собственной свободой... Но и Радихена не видел в Эйле такого же человека, каким был сам. До сих пор Эйле считала подобное положение вещей совершенно естественным: мужчина есть мужчина, женщина не в состоянии сравняться с ним. В этом нет ничего дурного. Эйле совершенно не хотелось быть ровней тем крепким мужланам, что таскают бревна, рубят лес, объезжают лошадей, копают колодцы, лупят молотом по наковальне... Нет уж.
В деревне все обстояло просто. В столице жизнь мгновенно усложнилась, и Эйле не могла в ней разобраться. Тандернак предлагал совершенно другое равенство: в делах, в планах на будущее. Не придется таскать бревна или копать колодцы. Ей предстоит стать вровень с мужчиной в деле управления хозяйством...
И когда-нибудь она разбогатеет и сумеет даже получить дворянский титул! И тогда она разыщет Радихену...
Игла побежала по ткани быстрее, но затем запнулась о сплетение нитей и сделала кривой стежок. Эйле отложила рукоделие, уставилась на незаконченный узор невидящими глазами.
Здесь, во дворце, она одинока — ни одна из мастериц не свела с нею дружбы. Мастерицы предпочитали сидеть у себя в комнатах. Одни были замужем за дворцовыми лакеями — тоже мне, завидная участь! Другие так и состарились за работой, и у этих была согнутая спина. Благодарю покорно! Наверное, имелись и такие, которых выгоняли... Если те были свободны, им просто указывали на дверь — иди и заботься о себе сама; крепостных наверняка перепродавали — знать бы еще куда.
Эйле вздохнула. Узор следовало завершить к завтрашнему вечеру — иначе она подведет швею, которая хотела использовать вышитую вставку для нового платья королевы. Нужно взять себя в руки и продолжить, иначе... кто знает, как здесь поступают с нерадивыми работницами? Эйле не сказала Тандернаку всей правды: её действительно здесь никогда не наказывали — но, возможно, только потому, что она очень усердно работала.
В эту ночь флюгер — большой приятель Эйле — скрипел чаще обычного. Он весь извертелся на своем тонком насесте, как будто не мог решиться, в какую сторону ему бежать. Каждое направление представлялось одинаково желанным и одинаково опасным. Металлические волосы казались растрепанными больше привычного, словно он в ужасе ерошил их пальцами. Ветер не давал ему ни минуты передышки, и Эйле, бессонно сидящая у окна, все слушала и слушала тонкий печальный голос.
— Что ты хочешь сказать мне? — спрашивала она своего дружка. — Что тебя тревожит?
Она пыталась отвечать за него:
— Я не хочу расставаться с тобой, Эйле. Я буду скучать по тебе. Куда ты поедешь? Откуда прилетит ветер, который принесет мне весточку от тебя?
— Я тоже буду тосковать по тебе, мой милый бегущий человечек, — шептала Эйле. Она проговаривала слова в ладонь, а потом высовывала руку в окно и выпускала фразы на ветер, чтобы тот подхватил ее и отнес к тому, кому они предназначались. — Мне будет не хватать твоего голоса, твоих беспокойных волос, твоих распахнутых рук...
— Я мечтаю, — безостановочно скрипел ее собеседник, — мечтаю, мечтаю... мечтаю когда-нибудь побежать к тебе навстречу, заранее разводя руки для объятий, ожидая прикосновения твоей груди, Эйле, ожидая теплого дыхания твоих губ, свежего запаха твоих гладких кос...
И неожиданно Эйле поняла, что человечек говорит с нею голосом Радихены и что волосы у металлического флюгера на самом деле ярко-рыжие, и если взобраться на ту крышу, то донесется запах прелого сена и еще того пойла, которым угощали подпаска его беспутный дядька с дружками.
— Радихена! — закричала Эйле, распахивая окно. — Радихена!
Флюгер повернулся в ее сторону, так что теперь она совершенно перестала видеть человечка — он слился со стержнем, к которому был прикреплен, — и замер. И Эйле сказала, внезапно успокоившись:
— Я заработаю денег и стану дворянкой — и тогда я приду за тобой, Радихена, где бы ты сейчас ни находился, и возьму тебя за руку... Мы просто уйдем, ты и я, и никто не посмеет разыскивать нас. Никто в целом Королевстве. Вот как я поступлю!
Она закрыла окно и легла спать. И даже во сне ее губы были плотно, решительно сжаты.
Эйле покидала дворец впервые за все то время, что прожила в столице, и увиденное сильно взволновало её. Высокие дома, как ей чудилось, нарочно соперничали с небом и облаками и — надо отдать им должное — совершенно затмевали их. Солнечный свет играл на разноцветных стеклах, бросал причудливые лучи на соседние крыши, и тени постоянно меняли форму и глубину на статуях и фигурных фасадах, придавая лепным узорам все новые и новые очертания. Город выглядел таинственно подвижным, ничто здесь не стояло на месте, все шевелилось и было живым.