Держась рукой за стену, она выбралась в темный переход и принялась бродить по дому. То и дело она замирала, прижимаясь к стене, а затем вновь продолжала путь. Кружение во мраке было бесконечным: ни одна из лестниц не приводила вниз, к выходу, все они вплывали на ровную площадку, и рано или поздно Эйле нащупывала незапертую дверь или занавес.
Один раз она очутилась перед освещенным занавесом из стеклянных бус, и почему-то ей сразу подумалось, что это комната девушки-трещотки. Нити колебались на сквозняке, в комнате шевелилось пламя факела, воткнутого в гнездо на стене, а из самой комнаты доносились глухие возгласы и возня — там занимались любовью.
Эйле, выросшая в деревне, частенько видала подобные сцены, и они не вызывали у нее никаких чувств, даже любопытства. И сейчас она только порадовалась тому, что «трещотка» занята и не услышит, как мимо ее комнаты крадется «новенькая».
Эйле поняла вдруг, что ее тень обязательно попадет внутрь помещения. Предатель-факел и предательница-лампа, зажженные здесь, горели достаточно ярко для этого. Девушка не колебалась ни мгновения: она опустилась на колени, легла на живот и поползла. Тростник шуршал яростно, он почти кричал ей в уши: «Спешишь? спешишь? не уйдешь!» — но Эйле упорно продолжала пробираться вперед. Она миновала опасное место и выбралась к очередной лестнице. Здесь не было тростника, зато имелся толстый ковер, скрадывающий все звуки. Внезапно Эйле поняла, что попала на хозяйскую половину: Тандернак не позволял в своем доме никому передвигаться бесшумно, но оставил эту привилегию за собой. Никто не знал, когда он уходил и когда возвращался, находится ли он у себя в покоях или выбрался проведать своих питомцев. Эйле только удивилась тому, что дверь в хозяйскую спальню не заперта. Странно. Получается, любой может подобраться к Тандернаку незамеченным... А хозяин дома продажной любви вряд ли доверяет людям, с которыми делил кров. По меньшей мере, верить в их бескорыстие и дружбу было бы неразумно.
Эйле остановилась перед приоткрытой дверью и прислушалась. Она боялась, что у Тандернака находится другая девушка или мальчик. Если хозяин не спит...
Но он спал. Эйле увидела его, едва лишь сунула голову в комнату: он лежал на узкой, жесткой койке, вытянувшись и прижав руки к туловищу. Лицо его было безмятежно и странно красиво. Сейчас Эйле понимала, почему поддалась на его разговоры. Тандернак, несомненно, обладал притягательностью. И даже некоторая помятость, и даже нездоровый темный цвет лица ничего не меняли: черты его оставались точеными, складка у рта — мужественной. Ему хотелось верить. Хотелось вручить ему собственную судьбу и не сомневаться в счастливом исходе.
Связка ключей висела на стене, в изножье кровати. «Вот ещё непонятная вещь, — подумала Эйле, — почему у него такая кровать? Если он богат, то мог бы позволить себе что-нибудь более роскошное...» Посторонние мысли помогли ей не бояться, и она не прогоняла их. Её сознание как будто раздвоилось: прежняя Эйле раздумывала над тем незнакомым, что встречалось ей на пути, и пыталась найти обоснование для каждого, а новая, бесстрашная Эйле кралась по лестницам в спящем доме, воровала ключи у хозяина и вообще была полна уверенности в своих силах.
Она обхватила ключи ладонью, чтобы они не зазвенели, и осторожно сняла их. Хозяин дышал тихо и ровно. Здоровый человек, сильный, уверенный в себе и своем будущем. И ни одного сновидения. Все сны бродят в доме, таятся в сухом тростнике, поблескивают в бусинах и струятся по обнаженным телам вместе с каплями пота. Это он выпустил их на волю и теперь спит спокойно.
Вот еще одна посторонняя мысль! Эйле беззвучно усмехнулась. Она сумела пройти в узкую щель приоткрытой двери, не задев косяка. Вряд ли Тандернак позволит своей двери скрипеть — но все же осторожность не помешает.
Теперь оставалось найти лестницу вниз и открыть входную дверь.
Эйле спустилась на несколько пролетов и очутилась перед каменной нишей. Дальше никакого хода не было. Она постояла немного, точно ожидая, что камень сейчас расступится перед ней. Затем повернулась и поднялась обратно. Сбоку от хозяйской спальни находилась еще одна дверца, запертая. Эйле взяла ключи и быстро подобрала подходящий — он был меньше прочих. За той дверкой имелась витая лесенка, и она-то оказалась правильной: Эйле почти сразу очутилась в передней. Она узнала это помещение и тотчас поняла, что за минувшие несколько часов ушла от своего прошлого еще дальше. Еще пару часов назад в этом же самом зале стояла растерянная девица с мокрыми глазами. Какими жуткими показались ей новые знакомцы! Кого она испугалась? Грязноватых подростков с глупыми шутками? Детину с ухватками работорговца? Кто-то говорил, что подобные люди всегда трусливы...
Эйле уверенно подошла к двери и стала пробовать один ключ за другим.
— Ну, и куда это ты собралась? — послышался тонкий голос у нее за спиной.
И тотчас та, уверенная в себе, новая Эйле позорно удрала, бросив прежнюю на произвол судьбы. Прежняя Эйле втянула голову в плечи и застыла на месте. Сердце её ухнуло и перестало биться. Пальцы вцепились в связку ключей, как будто можно было в них отыскать спасение.
Детина не торопился приблизиться к ней. Стоял, весело скалясь, посреди комнаты и наблюдал за девушкой, которая осторожно поворачивается к нему.
— Испугалась, дурочка? — спросил он. — Не надо. Никто здесь не будет тебя наказывать. Наш хозяин не любит, чтобы девочек били. Мы же тут разумные люди. Поговорим и все уладим.
Эйле молчала. Ласковость этого человека была такой же фальшивой и немытой, как ковер на полу, и точно так же безуспешно прикрывала липкую грязь, которую никто и никогда не пытался отскрести.
— Ну давай, — продолжал он. — Расскажи, что тебя пугает. Я успокою. Я многих успокоил уже. У тебя был мужчина? Хозяин говорит, что сделает тебя домоправительницей в таверне на Мизенской дороге. Место хорошее, но требует умений.
Эйле медленно подошла к стене, повесила ключи на гвоздь и взяла из гнезда держатель с погасшим факелом. Детина поглядывал на нее покровительственно.
— Огонь не понадобится, — сказал он. — Пойдем прямым путём, по винтовой лестнице. Я здесь все переходы знаю.
Всё так же безмолвно Эйле приблизилась к нему и в последний миг, размахнувшись, с силой ударила надсмотрщика держателем по виску. Удар вышел неловкий, но сильный; мужчина пошатнулся и отлетел к стене. По виску потекла кровь. Эйле подбежала к нему и замахнулась снова. Уже теряя сознание, он видел, как взлетает ее рука с тяжелым держателем, и в последний миг поднял локоть, закрывая лицо. Удар пришелся выше — на лоб. Мужчина громко захрапел, и Эйле, чтобы он не разбудил остальных, схватила пригоршню тростника и сунула ему в рот. Челюсть умирающего судорожно стиснула сухие стебли, потом разжалась и замерла.
Эйле вернулась к ключам. Теперь она больше не сомневалась в себе. И точно — первый же ключ отомкнул замок. Дверь растворилась, и ночь впустила Эйле.
Улицы, утром показавшиеся девушке такими неприветливыми и угрюмыми, теперь выглядели иначе: темнота спрятала убожество домов, скрыла неряшливость мостовой — каждый поворот означал новое приближение к свободе.
Она побежала, петляя и ныряя в любой встречный переулок. У нее не было ни чувства времени, ни чувства направления: внутри городских стен Эйле была совершенно беспомощна.
Ноги у нее гудели. Ночь не заканчивалась. Иногда девушка видела над головой край луны или несколько звезд — там улицы расступались и позволяли светилам заглянуть в утробу города. Эйле миновала несколько ворот, сама того не заметив, и теперь кружила по более тесному пространству, между третьей и второй стенами. Она не отдавала себе отчета в том, как много прошла. Иногда ей чудилось, что она почти не удалилась от дома продажной любви и вот-вот снова увидит перед собой ту тяжелую дверь.
Она остановилась, переводя дыхание. Попробовала понять, не превратились ли и последние события ее жизни в далекое прошлое, не отошли ли они туда же, где теперь скрывались другие воспоминания, — но нет, Тандернак по-прежнему оставался в настоящем и мог схватить ее в любое мгновение.