Лишь несколько баронов поддержали Мэлгвина. Пока Гион показывал Королевству свою прекрасную беременную жену, сосуд драгоценной крови, пока наслаждался общими восторгами, Мэлгвин удалился на север.
Формально владения Мэлгвина входили в состав Королевства, и старший брат принимал их как ленное владении из рук старшего: исполненная назидания картина!
Лишь ясный, незамутненный слезой умиления взор мог тогда разглядеть во всем происходящем самое существе иное. На самом деле герцогство Вейенто никогда не подчинялось законам Королевства. Во всяком случае, главному его закону: оно не подпало под обаяние эльфийской крови. Издавна, со времен Мэлгвина, повелось так, что северными землями всегда управляли трезвые, умные, расчетливые люди. Они умели выжидать — это было главнейшим их преимуществом перед нетерпеливыми южанами. Они умели делать своими союзниками время и собственные обиды. Веселому произволу юга — произволу, где милость не по заслугам встречалась куда чаще, чем самочинные расправы над почти невиновными (ибо кто невиновен во всем? всегда какая-нибудь винишка да сыщется!), — герцоги Вейенто противопоставляли строгое соблюдение закона. Для каждого случая имелось особое предписание. Совершивший проступок человек мог рассчитывать на истинное правосудие.
Ибо законы Мэлгвина, по которым жило герцогство Вейенто, были не только точны и неизменны, они были воистину справедливы. За равный проступок человек большого достатка и бедняк карались разными штрафами: богатый платил больше. Имущественный ценз устанавливался для пяти различных разрядов; горе преступнику, который только что перешагнул черту очередного ценза — будь его достаток хоть на медяк выше планки, штраф будет наложен высокий, в точном соответствии с законом.
Помилований это законодательство не предусматривало.
Герцогство Вейенто объединило владения Мэлгвина и еще шестерых союзных ему баронов, которые добровольно подчинились старшему брату и не признали младшего в качестве своего верховного властителя.
Недальновидные южане не понимали, что северная земля богаче их любезных тучных пастбищ: здесь, в герцогстве, главным достоянием были рудоносные горы. Самоцветы, медь, немного золота, но главное — железо.
Городов в этих краях почти не строили — к отрогам гор жались только небольшие поселки горняков. Убогость здешней жизни поразила даже молодого герцога, который, казалось бы, на все насмотрелся и ко всему привык. Медленно проезжал он по разбитым дорогам области, которую решил взять себе в удел, и повсюду его встречало одно и то же: кривобокие домишки и кривобокие люди; и те и другие — неопределенного возраста, преждевременно состарившиеся от трудных условий. В воздухе висела гарь, и от нее не было избавления — уже к концу первого дня объезда владений новый герцог ощутил, как она скрипит у него на зубах.
Кочевники пустыни были близки к этим землям; время от времени их. летучие отряды появлялись здесь и производили опустошения — впрочем, разбойники были не страшнее пожаров или обвалов, которые то и дело происходили в шахтах.
Здесь люди привыкли не к страху, а к безнадежности.
Когда Мэлгвин объявил их землю своей собственностью, жители не удивились, не обрадовались и не попытались отстаивать свою независимость: они не верили в возможность перемен, ни к лучшему, ни к худшему. Веками они ковырялись в этой земле, выбирали лежащее на поверхности, ковали, как умели, плуги и прочие орудия и продавали их на юге в обмен на хлеб и мясо. Некоторые предпочитали торговать с кочевниками, но те покупали лишь наконечники для стрел и мечи, а оружие у здешних горняков получалось не слишком хорошее.
Мэлгвин был хоть и молод, но выглядел намного старше своих лет. Годы, проведенные в заботах, подточили его, вокруг глаз лежали темные круги, и морщины уже добежали по лицу; рот изогнулся, опустив углы книзу, и «тонул между двумя резкими, властными складками. Герцог был болен. Эта болезнь не отпускала его потом до самой смерти: лихорадка, которая то возвращалась и грызла своими тупыми зубами тело жертвы, то отступала в сторону, как бы желая полюбоваться на сотворенное ею. У Мэлгвина была худая рана, дурно залеченная, запущенная за нехваткой времени. Может быть, эльфийская кровь помогла бы ему избавиться от болезни, но никогда За ВСЮ свою недолгую жизнь герцог Мэлгвин не осквернял себя общением с Эльсион Лакар.
Он установил в своих владениях твердые законы, он расставил везде верных людей, помог с организацией отрядов, способных давать отпор кочевникам на границах, — и только тогда задумался о женитьбе.
Самый верный его сторонник, Арвираг, такой же суровый, беспощадный к себе и другим, такой же дальновидный и расчетливый, как и его герцог, предложил Мэлгвину в жены свою дочь.
Дочка Арвирага была синеглазой, как ее отец, но, в отличие от него, не смуглой, а беленькой, нежненькой. Она была поздним ребенком и, как многие поздние дети, отличалась странностями: она никогда не разговаривала. Эта девушка не была ни немой, ни слабоумной; просто она молчала.
Когда отец объявил ей: «Арета, тебя берет герцог Мэлгвин», она не проронила ни звука. Склонила голову в знак того, что понимает, и вышла из комнаты.
Арету облачили в тяжелое красное платье с белой меховой оторочкой. Золотые волосы ее распустили и тщательно расчесали, а после вплели в них золотые и красные ленты и накрыли прозрачным покрывалом с россыпью золотых звезд: теперь невеста Мэлгвина была точно окружена взлетающими при каждом ее движении небесными светилами.
Мэлгвин ожидал прибытия девушки, странно взволнованный. Эта свадьба сильно отличалась от того действа что явил народу нового Королевства Гион со своей эльфийской женой Ринхвивар. Ни шествия темнокожих лучников, ни возов с приданым, ни всенародного ликования на каждой площади каждого города, ни безумного танца с кинжалами, который показала собравшимся королева, — танца, закончившегося пролитием капли эльфийской крови.
Невеста Мэлгвина шествовала из отцовского замка в замок супруга степенно и чинно. Она нигде не останавливалась и только в больших поселках, встречавшихся на ее пути, раздавала щедрые дары: деньги, мешки с белой мукой, отрезы тканей. Эти сокровища везли на телегах позади невестиного поезда, и было их ровно столько, сколько ожидалось встретить городов; расчетами занимался сам Арвираг.
Мэлгвин выехал ей навстречу, чтобы воссоединиться с будущей супругой перед воротами своего замка, приземистой надежной твердыни, возведенной на самом южном рубеже герцогства, там, где имелись самые богатые горные выработки.
Завидев шествие герцога Мэлгвина, невеста остановилась, дабы позволить своему господину явить в полной мере свою любезность и свое великолепие. Этому также научил ее отец.
Мэлгвин был, как и Арета, в красном и белом. Два меча сверкали, перекрещенные, у него за спиной; все знали, что герцог умеет пользоваться обоими и на диво хорош в бою — если только не бьет его старая лихорадка. Герцогский конь ступал горделиво, попона на нем горела от золотых вышивок, а герцогская корона, украшенная самоцветами, недавно добытыми в горах, сверкала на солнце.
Жених и невеста сблизились. Все создавалось заново в мире, который будет принадлежать их потомкам: и свадебные обряды, и способ выражать чувства, и формы отношений между правителями и народом.
Понимая это, они замерли, желая немного отсрочить миг, когда окончательное решение будет принято и утвердится на века, а затем Мэлгвин приблизился к невесте вплотную, протянул к ней руки и взял к себе в седло. Она уверенно переставила ножку из своего стремени в стремя мужа, и он рывком переместил ее на своего коня. Затем снял с себя корону и возложил на ее голову, а после, громко крикнув, помчался в замок. Попоны, волосы, покрывала, плащи — все развевалось за спиной у всадников, но выше прочих взлетало прозрачное звездное покрывало, и теперь россыпи светил плясали над будущими супругами, словно бы желая благословить их союз на веки веков.