— Что это?
— Контракт.
— Как я смогу его подписывать? — удивился Радихена. — Я ведь не умею читать.
Лахмар заметил, что Радихена сказал «читать», а не «писать», и одобрительно засмеялся.
— Никогда не подписывай того, что не можешь прочесть! — воскликнул он. — Превосходное правило. Но только не в этом случае. Сейчас тебя не обманывают.
— Да? — сказал Радихена.
Лахмар чуть наклонился вперед.
— Я могу отправить тебя обратно в твою деревню, — сообщил он вполголоса. И впервые пристально посмотрел на подбитый глаз Радихены. — Но для тебя лучше подписать контракт и поехать со мной дальше. Просто совет знающего человека. Хуже не будет, могу тебе обещать.
— Да? — опять сказал Радихена. — А что там, в контракте?
— Ты обязуешься отработать на заводах его сиятельства полных двадцать лет, считая с сегодняшнего дня. После этого ты волен делать все, что тебе заблагорассудится.
— Например, помереть в канаве, — проворчал Радихена.
На самом деле ему было все равно. Он понимал, что обратно в деревню его не отправят, что бы там ни говорил этот Лахмар. Самое большее — выставят отсюда и забудут о его существовании. Однако Радихене невыносимо хотелось позлить нового управляющего и посмотреть, как далеко он может зайти в своем гневе.
— Если ты будешь дураком, то помрешь в канаве, согласился Лахмар. Он говорил вполне дружелюбным тоном. («Ого!» — подумал Радихена.) — Но если ты будешь работать добросовестно, если тебе будет интересно — не пропадешь. Мастером станешь, понял? Начальником смены, а там получишь и шахту... Научишься читать. Библиотеки для рабочих бесплатные. У тебя будет собственный счет в банке. Через двадцать лет сможешь купить дом. Тебе сколько лет?
— Не знаю, — сказал Радихена.
— Через двадцать лет ты будешь еще не старый, женишься. Подумай.
— А что думать, — сказал Радихена, — давай бумажки, я подпишу. Палец приложить или загогулину поставить?
Палец, вот здесь, — показал Лахмар. — Через полчаса отправляемся. Пожелания у тебя какие-нибудь есть?
— Только одно, — сказал Радихена, — я хотел бы жить и работать как можно дальше от остальных из моей деревни.
— Это можно устроить, — кивнул Лахмар. — Давай подписывай.
Глава десятая
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЖЕЛАЕТ ЭЙЛЕ ДОБРА
— Я недооценил тебя, — признал Адобекк, когда племянник предстал перед ним с запекшейся кровью на ушах и с дешевыми сережками, болтающимися при каждом движении головы. — Где ты отыскал подобное убожество?
— Ничто другое в тот час не было для меня доступно, — объяснил Ренье. — Пришлось ограбить жену цирюльника.
— В этом чувствуется определенный стиль, — сказал Адобекк. — Умыться не хочешь? Или это разрушит твой неповторимый образ, над которым ты трудился последние двенадцать часов?
Ренье широко зевнул.
— Я рассчитывал не застать вас дома, — сказал он. — Но коль уж не повезло...
— Поговорим потом, — предложил Адобекк.
— Нет... Не могу. Меня распирает. Кроме того, я привык, что мы с Эмери...
Адобекк вздохнул.
— Бедные дети. Прости, что разлучил вас.
Ренье махнул рукой.
— Я все равно с ним делюсь.
— Ведешь записи? — встревожился Адобекк.
— Нет, я мысленно...
— Мысленно? А меры против телепатов принял?
— Я пользуюсь шифром.
— Ладно, выкладывай, — позволил Адобекк.
— Во-первых, я нашел ворота с кольцами для наручников...
— Где? — оживился Адобекк.
— На шестой стене. Вокруг дворцового квартала, прямо напротив главной аллеи. Они заколочены, поэтому о них никто и не знает. Там точно кольца. Ржавые, но вполне крепкие.
— Интересно, для чего их использовали? — задумчиво произнес Адобекк. — Может, как коновязь?
Ренье уставился на дядю, который продолжал водить глазами по комнате и высказывать различные предположения:
— Или чтобы подвешивать корзины с милостыней? Вероятно, в эти же корзины люди клали свои прошения... Или туда вставляли держатели для факелов. А может, к ним крепился поперечный брус?
— Я напишу об этом бабушке Ронуэн, — обещал Ренье.
Адобекк чуть покраснел.
— Не станешь ведь ты огорчать нашу Ронуэн?
— Стану!
— По-моему, твое рвение излишне... Ладно, об этом поговорим после. Что было «во-вторых»?
— Во-вторых, я узнал, чем занимается Тандернак.
— Я все-таки велю разложить огонь. Пусть пока согревается вода. От тебя невыносимо воняет.
С этими словами Адобекк тяжело поднялся и вышел из комнаты, оставив Ренье в одиночестве. Молодой человек видел, что дядя взволнован, и это доставляло ему великое удовлетворение.
— О, какое жестокое наслаждение — оттянуть миг раскрытия тайны! — сообщил Адобекк, вновь показываясь в комнате. — Ну так чем он промышляет?
— Содержит бордель, — выпалил Ренье.
Адобекк нахмурился.
— Дитя, употреблять подобные слова недопустимо.
— А посещать места, называемые подобными словами допустимо?
— Дворянин никогда не признается в этом.
— Да ладно, я там не был... Но заглянуть придется. Чтобы убедиться наверняка. У Тандернака, судя по всему, хорошо налажено дело. Он забирает девчонок, а иногда и мальчиков из бедных семей. Несколько месяцев они отрабатывают все, что он на них потратил, а затем отправляются подальше от столицы, на постоялые дворы. В качестве прислуги и всего остального.
— Интересно, что с ними происходит потом? — сказал Адобекк.
— Не знаю...
— Сам подумай: не может же он набить свои постоялые дворы рабочей силой до отказа. — Адобекк вздохнул. — Вероятно, кое-кто находит способ удрать; других выгоняют, когда они перестают нравиться клиентам.
— А кое-кто умирает, — заключил Ренье.
— Зачем так мрачно? Продажная любовь — тоже способ существовать.
— Не для всех.
— Ну, не для всех, конечно... Но ведь равенства и не существует, — успокоительным тоном проговорил Адобекк. — Меня другое беспокоит. Ее величество пожаловала этой гадине дворянство.
— Вот именно, — Ренье потемнел лицом. — Нужно доложить...
Адобекк закрыл ему рот ладонью.
— И думать забудь! — повелел он. — Ты с ума сошел? Она — королева! Она — женщина, наследница Эльсион Лакар, эльфийская принцесса! Как ты осмелишься сказать ей в лицо: «Госпожа, вы пожаловали дворянский титул человеку, который содержит тайный публичный дом и развращает детей обоего пола... и так далее...» Ну вот представь себе это! — Адобекк чуть тряхнул племянника за плечо. — Представил?
Он убрал ладонь с его рта. Ренье облизнул губы.
— Я даже думать о таких вещах в ее присутствии не решаюсь, — признался он. — Но что же делать?
— Извести гадину, что же еще! — Адобекк хищно ухмыльнулся. — Займись. Тандернак должен уйти из нашего мира в какой-нибудь другой. Можешь пользоваться любыми способами, даже грязными. Только не попались.
Тандернак не верил в любовь и не испытывал потребности в ней. В ранней юности он позволил себе испытать сильную страсть к женщине, бывшей лет на пять старше него, и закончилось это приключение более чем скверно. Тандернак не мог найти разумных обоснований своему чувству: объект его влечения не отличался ни свежестью, ни добротой. Кусок здоровой женской плоти. Она ворочала делами у себя в конюшне, где давала напрокат лошадей — кому для сельских работ, кому для путешествий, и руки у нее шелушились. Тандернак подрабатывал у нее тем летом. Платила она скупо, но ему было довольно находиться рядом, вдыхать исходящий от нее кисловатый запах женского пота и мечтать. Только однажды она заметила томление юноши и просто спросила:
— Да ты никак хотел бы провести со мной ночку-другую?
У Тандернака перехватило горло, и он молча кивнул.
— Давно надо было сказать, — заметила она. — Приходи нынче же. Да захвати молока — я после таких дел люблю подкрепиться.