— Чего тебе жаль, Аббана? — удивился Гальен.
Характер подруги до сих пор оставался для него загадкой. Иногда ему казалось, что он понимает ее — в конце концов, они уже давно вместе и вместе пережили немало! Но затем Аббана что-то говорила или делала, и Гальен чувствовал себя так, словно его вновь отбросило к самому началу их отношений. Он ничего не понимал в этой женщине. Возможно, именно потому, что она была женщиной. Существом, сплетенным из противоречий и тайн.
Минуло немало времени с тех пор, как они оба покинули Академию Коммарши. Иногда им казалось, что все случившееся в Коммарши происходило не с ними. С какими-то другими людьми, которых они знали когда-то. Очень давно. В иной жизни. Софена, ее дуэль и смерть, а затем и нелепая гибель Эгрея...
Вскоре после исчезновения Эгрея Гальена и Аббану призвал к себе командир их сотни.
— Ну вот что, умники, — сказал он, не глядя им в глаза и постукивая пальцами по столу, — мы здесь не для прогулок собрались. Вам ясно?
Они переглянулись, и Аббана произнесла:
— Ясно, господин сотник.
— Вот и хорошо, что ясно... — произнес он кислым тоном. — Мне тут пришло распоряжение, — он указал пальнем на потолок, очевидно имея в виду очень высокое начальство, — хотя лично мне оно совсем не по душе. Так и знайте. Я своего мнения скрывать не буду — и с вас тоже глаз не спущу!
Он помолчал. Подчиненные стояли перед ним не шевелясь. Они уже усвоили: сотник мог изъясняться не вполне внятно, однако он никогда не путался в мыслях и всегда держал в уме некую конкретную цель, к которой и подводил своих слушателей.
— В общем, так. Мне было велено производить в сержанты людей, которые хоть в чем-то смыслят. Грамотных, проще говоря. Чтоб могли в случае чего прочитать донесение. Я им говорю, — снова палец вверх, — «Как же. мол, заслуженные солдаты? Они-то в сражениях лучше смыслят, и как из окружения выйти, случись такое, и куда кого перебросить — на какой фланг...» А они мне: «Нет, мол, нужны грамотные командиры». — Палец опустился. Сотник устремил на Гальена с Аббаной суровый взор, словно намереваясь пронзить их чрева и намотать кишки на кулак. — В общем, вы против моей воли! — производитесь в сержанты. Оба! Студентишки! Будете командовать каждый своим десятком. Ясно?
— Да, господин сотник! — хором ответили они.
— Ладно уж, «да, господин сотник», — передразнил он их. — В бою слушаться старших. У каждого в подчинении будет опытный солдат, его и слушайтесь. Ну, как бы он является вашим советником. И заодно — моим осведомителем. Я буду знать о каждом вашем шаге!
Они молча поклонились и вышли.
И вот теперь два новоиспеченных сержанта очутились перед замком Вейенто, последней остановкой перед Саканьясом. Отсюда им предстоит выступить к месту сражений.
Замок выглядел таким надежным и в то же время таким богатым, процветающим!
— Теперь я понимаю, откуда у солдат желание предавать бессмысленному разрушению города, — проговорил Гальен.
Аббана искоса глянула на него. Он попросту прочитал ее мысли. Ей тоже на мгновение отчаянно захотелось все здесь испортить, сжечь, развалить — просто потому, что сама она никогда не будет владеть подобным замком. Ее участь — скитаться со своим десятком солдат по пыльным дорогам Королевства, выходить навстречу жестокому врагу и отбрасывать его от границ.
— Как же это вышло? — проговорила она.
— Что? — не понял Гальен.
— Что мы стали такими... Разве мы к такой участи себя готовили? Нет, мы поступили в Академию, чтобы сделаться образованными людьми, получить хорошее место и впоследствии добиться многого... Выгодный брак, удачные дети, которым можно оставить неплохое наследство. Интересная жизнь. Книги, путешествия... А вместо всего этого мы, с оружием в руках, бездомные, скитаемся по миру и готовы погибнуть в любое мгновение.
— Вероятно, близость смерти придает особенный вкус жизни, — заметил Гальен.
— Да, но... что потом?
— Ничего. Жизнь закончится, вот и все.
Она судорожно втянула ноздрями воздух.
— Это и волнует меня, и возбуждает... и тревожит... А иногда хочется просто плакать!
— Самое удачное — то, что все эти вещи можно проделывать одновременно, — заметил Гальен.
Она вспыхнула и отвернулась, однако спустя секунду признала:
— Ты прав.
Меньше всего они ожидали встретить здесь знакомых и потому не сразу даже узнали тех двоих, что непринужденно болтали друг с другом, стоя посреди двора.
Внезапно Гальен подтолкнул подругу:
— Взгляни-ка получше на тех двоих! Не помнишь их, Аббана?
Девушка еще раз посмотрела на парочку. Нечто знакомое — давно забытое, невозможное, неосуществившееся — коснулось ее души. И каким бы невесомым ни было это касание, оно причинило боль.
— Да, мы встречались... в Изиохоне! — выговорила она.
— По-моему, это они, — продолжал Гальен. — Не помню их имен...
— Артисты. Танцовщики. — Аббана вдруг засмеялась. — Всего лишь танцовщики!
Всего лишь.
Между тем как Аббана — сержант армии Ларренса. Женщина, которая не боится смерти: готовая и убить, и умереть в любой момент. Когда-то, в Изиохоне, они осмелились посмеяться над ней и Гальеном, сочтя их недостаточно хорошими для своего общества. Теперь роли поменялись. В конце концов, кто такие эти два комедианта? Всего лишь наемные фигляры, призванные развлекать хозяев разными трюками, вроде хождения на руках. Незавидная участь! Им даже отказано в праве сидеть за господским столом — трапезу им принесут позже, прямо в каморку, которую его сиятельство выделил для актеров где-нибудь в казематах.
Заранее улыбаясь, Аббана приблизилась к Ингалоре с Софиром. Гальен следовал за подругой, небрежно насвистывая.
— Какая неожиданность! — молвила Аббана, окидывая взглядом Ингалору.
Танцовщица была одета для выступления: в атласном трико и очень короткой юбке из двух десятков разноцветных шелковых лепестков. Волосы актрисы были распущены и прихвачены у висков желтыми лентами. Мягкие туфельки, оплетенные тесьмой, обрисовывали ступню и завершались тесными серебряными браслетами с бубенцами.
Софир стоял рядом, в просторном плаще с рукавами, который скрывал почти всю фигуру юноши. Видны были только его туфли, такие же, как у Ингалоры.
Ингалора медленно подняла ногу, согнув ее в колене, взялась за щиколотку и выпрямила ногу так, что ступня оказалась над головой девушки, а бубенцы зазвенели. Она принялась сгибать и разгибать пальцы.
— Что ты имеешь в виду? — осведомилась танцовщица у Аббаны. — Какая неожиданность?
— Наша встреча.
Аббана чуть повела прямыми плечами.
Ингалора с интересом посмотрела на нее, потом повернулась к Софиру:
— Ты что-нибудь понимаешь, Софир?
— Эта женщина пристает к тебе? — осведомился он.
— Кажется, да...
— Я тебе не защитник, — сообщил Софир, плотнее запахиваясь в свой плащ. — Я боюсь женщин.
Ингалора опустила ногу и растопырила пальцы, «пугая» собеседника.
Он отшатнулся.
— Перестань! — вскрикнул он. — Ненавижу, когда ты так делаешь!
Аббана сказала:
— Мы встречались в Изиохоне. В «Тигровой крысе». Давно.
Ингалора изогнула бровь.
— Давно? Голубушка, да я живу-то совсем недавно...
Гальен подошел к подруге, приобнял Аббану за плечо.
— Давно — понятие относительное, — миролюбиво вмешался он. Ему — не без оснований — показалось, что Аббана сейчас устроит неприятную сцену. — Она хотела сказать, что это было до того, как мы поступили в армию.
— Ну, — молвила Ингалора, — вот еще одна бесполезная история.
Аббана вспыхнула:
— Что ты имеешь в виду?
Ингалора поднялась на пальцы и принялась вертеться. Её юбка развевалась, открывая целиком длинные стройные ноги. В те мгновения, когда лицо Ингалоры оборачивалось к Аббане, танцовщица отрывисто произносила:
— Любая! История! Из которой! Нельзя! Сделать! Балет! Или балладу!
Она остановилась, выгнулась и встала «мостом», а затем, прыжком перевернувшись, подняла вверх ноги. Юбка упала девушке на лицо, в просвет между шелковыми «лепестками» выглянули лукавый глаз и половинка рта.