Поначалу Фейнне содрогалась, слушая подобные рассуждения, но через неопределенное время сидения взаперти вместе с Хессиционом даже реагировать на них перестала. Напротив, приобрела собственное мнение и начала его высказывать.
— Между прочим, — заявила она, — нам, кускам молодой говядины, плевать и на вас, и на ваши эксперименты! Мы — живем, потому что ощущаем жизнь. В нас так много жизни, что остается даже для вашего изучения. Изучайте, на здоровье! Нам не жалко! Нас хватит и на себя, и на вас, и на ваши опыты — и еще останется для любовника!
— Можно подумать, у тебя есть любовник, — проскрипел на это Хессицион,
Фейнне торжествующе завопила:
— Ага! Проняло! Уже начал ехидничать! У вас, между прочим, тоже любовницы нет.
— Моя возлюбленная — наука, — отрезал Хессицион.
— Ну да, конечно.
— Ты не веришь? — Он тряхнул ее за плечо. — Не веришь? Ну и дура!
— Конечно не верю! Вам сколько лет? Двести? Триста? И за все эти годы вы ни разу не любили женщину? Ха!
Она вдруг почувствовала, как ее старый собеседник поник, но жалеть его не стала.
— То-то же, — проговорила Фейнне, успокаиваясь. — И нечего выплескивать на меня свою злобу за то, что вы уже старый сморчок, а я еще молодая.
— Посидишь в кутузке еще пару месяцев без еды и питья — и тоже будешь старым сморчком, — предрек Хессицион мрачно.
И погладил девушку по тому же плечу, за которое только что тряс.
— Не огорчайся. Давай лучше вспоминай, как тебе удалось перейти из одного мира в другой. Ты шла или сидела под кустом? Вспоминай. Сосредоточься.
Фейнне задумалась. Ужасно хотелось есть. Это отвлекало. Она неуверенно проговорила:
— По-моему, я все-таки шла...
Хессицион не ответил. Он вдруг сделался таким бесшумным, что Фейнне испугалась: не исчез ли старик, пока она копалась в воспоминаниях и пыталась вызвать в мыслях тот волшебный день — бесконечно далекий, счастливый день в Академии...
Она застыла, прислушиваясь. Ни отзвука дыхания, ни шороха одежды — ничего. Хессицион словно растворился в воздухе.
Когда его голос зазвучал почти над самым ее ухом, девушка вздрогнула.
— А знаешь что, — проскрипел Хессицион, — пожалуй, это неважно, шла ты или сидела. Гораздо существеннее — фазы обеих лун и конкретное место пересечения лучей. Имеет значение баланс между кривизной земной поверхности и углом преломления невидимых лучей... Ты уверена, что ничего не чувствовала?
— Ничего болезненного или неприятного, — повторила Фейнне.
Хессицион вновь погрузился в безмолвные расчеты.
Герцог Вейенто не был жестоким человеком. Скорее напротив: его подданным жилось гораздо лучше, чем многим из южан. На землях герцогства не существовало крепостного права. Правда, имелись другие ограничения личной свободы простолюдинов, однако формы и срок действия этих ограничений человек мог выбирать самостоятельно, без принуждения со стороны властей. К примеру, любой имел возможность приобрести в собственность дом с садом или мастерской, и в зависимости от размеров и ценности приобретения с рудниками заключался контракт — на десять, пятнадцать, двадцать, сорок лет. Если человек умирал, не успев расплатиться за приобретение, наследники получали выбор: либо продолжить выплаты, либо утратить имущество, не выкупленное до конца. А можно было и не приобретать имущества вовсе и до конца дней своих снимать угол в общем бараке.
Вейенто поддерживал при своих рудниках систему образования: у него почти не было неграмотных рабочих, и даже многие женщины в его владениях умели читать и писать.
Система наказаний в герцогстве также отличалась от той, что применялась во всем остальном Королевстве: ни одно преступление, кроме особо тяжких, подлежащих личному суду ее величества, не каралось таким образом, чтобы виновный чувствовал себя униженным. Здесь никого не подвергали публичной порке, не обривали наголо, не выставляли у позорного столба, не изгоняли из дома, обрекая на нищенство, — словом, не делали ничего из того, на что бывали горазды бароны-самодуры в южной части Королевства. Очень вежливо виновному называли по очереди, в порядке убывания, его проступки, после чего тщательнейшим образом начисляли сумму штрафа и предлагали наилучшую схемы выплат.
Герцог до сих пор не был женат. У него имелась официальная любовница, но о брачном союзе с нею он никогда не заговаривал. Впрочем, с женитьбой Вейенто мог пока не торопиться, поскольку был еще сравнительно молод. Многое зависело от того, кто из знати Королевства будет признан им наилучшим союзником на следующем этапе борьбы за власть. У Вейенто имелись на примете по крайней мере двое таковых, и оба располагали дочерьми на выданье.
Но прежде чем приступать к активным действиям, Вейенто должен был завершить начатую интригу, а именно: лишить противника главного преимущества — эльфийской крови. Талиессин, как доносили герцогу, уже почти ни на что не годен, обычный выродившийся потомок древней семьи, типичный «последний в роду», после которого фамилия попросту исчезает — навсегда.
Вейенто чувствовал странное удовлетворение, когда думал о принце.
Странный. Людям такие не нравятся.
Безвольный. Настроение у него так и скачет. Сегодня хочет одного, завтра — прямо противоположного. Читает много, но бессвязно. Ненавидит учение. Фехтует яростно, иногда недурно, но чаще — берет слишком быстрый для себя темп и мгновенно выдыхается. И весь он — в этом.
Избегает женщин. Об этом говорят уже открыто. Скоро Талиессин сделается предметом общих насмешек, и Вейенто приложит руку к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.
И если принц случайно погибнет на охоте или во время верховой прогулки — или даже в ходе учебного поединка на шпагах, — никто по нему особенно убиваться не станет. Разве что его мать, которую печаль по сыну скоро сведет в могилу.
И тогда настанет пора переходить к завершающей стадии долговременного плана...
Только одно обстоятельство могло разрушить эту четкую схему. Если Талиессину найдут невесту чистейших эльфийских кровей и совершат обряд обручения новой королевской четы с Королевством прежде, чем Талиессин умрет. В таком случае друзьям принца (если таковые еще существуют) следовало бы поторопиться.
Известие о том, что обнаружилась девушка, способная совершать переход в мир Эльсион Лакар, прозвучало для Вейенто как гром среди ясного неба. Магистр Алебранд был не на шутку встревожен, когда отсылал сообщение, это чувствовалось в каждой фразе его письма. У сторонников Талиессина появился живой ключ к другому миру! Нельзя допустить, чтобы этим ключом завладела королева. Фейнне из Мизены должна исчезнуть.
Но будет еще лучше, если Фейнне из Мизены перейдет на сторону герцога и передаст ему бесценный дар своего умения перемещаться за невидимую границу.
В общем и целом Вейенто рассчитал все правильно. Такая девушка, как Фейнне, внезапно вырванная из привычной для нее жизни и помещенная в незнакомые условия, неизбежно должна была утратить привычные представления о людях и жизни, сломаться и перейти под покровительство первого же человека, который проявит к ней доброту.
Он не понимал причин ее упрямства. Не понимал, почему она с самого начала решила видеть в нем своего врага и упорно держалась первоначального мнения. Он ведь не предлагал ей предать любимого человека или изменить Королевству — перейти на сторону кочевников, например, атакующих сейчас северно-западные границы. Он лишь хотел, чтобы эта девушка признала в нем союзника, доброго друга, в конце концов.
У него были вполне рациональные причины поступить именно так, как он поступил: похитить девушку, ничего не сообщив о ее местонахождении ни в Академию, ни в Мизену. Что ж, если бы Фейнне не была такой упрямой, ее родителям даже не пришлось бы волноваться: они получили бы известие о дочери еще прежде, чем закончился бы учебный семестр.
Но Фейнне продолжала вести себя необъяснимо. И Вейенто пошел на крайние меры: он ужесточил условия ее содержания.
У герцога больше не было времени ждать, пока девушка согласится с его доводами и начнет помогать ему. Вейенто и так слишком задержался в охотничьем домике. Разумеется, он не сомневался в том, что и без него дела на севере идут как надо: управление заводами остается на высоте, в рудниках за порядком совместно следят союзы рабочих и местная администрация, а связи с дружественным подземным народом вряд ли ухудшатся за столь короткий срок: гномы — существа медлительные; что бы ни произошло, они сперва десять раз поразмыслят и сделают дюжину-другую взаимоисключающих выводов, прежде чем начнут действовать каким-либо новым для себя образом.