— Первое, что может отнять у человека свободу на всю жизнь, это неумение учиться. Ты когда-то находил удивительным, что каменный век длился два миллиона лет, а остальная история — пять тысяч. Причина лежит на поверхности: в каменном веке люди учились учиться, а на голом месте такой сложный процесс быстро не разовьётся. В каменном веке к нашим предкам приходило понимание, как делать выводы, как обмениваться опытом, помогать друг другу, рассчитывать, фантазировать. А когда они с грехом пополам научились этим вещам, дело пошло гораздо быстрее. Но в определённой мере каменный век ещё не кончился. Люди относятся к собственным детям наплевательски, уповают на то, что способность обучаться всем дана от природы. Это так, но ведь способность надо развивать, иначе получится как с тем заклеенным глазом. Ребёнок может подражать. Подражая, он обучается каким-то элементарным приёмам логики, фантазии. Но правильно делать сложные выводы, а на основе них — ещё более сложные, он без должного руководства может научиться лишь случайно. Это было «во-первых». Теперь «во-вторых». С умением учиться тесно связана Идея. Что мы решили назвать Идеей?
— Какое-то красивое определение мы придумали... Идея — это ответ на вопрос, как и зачем изменять мир к лучшему.
— Да. Поэтому мало научить человека учиться. Нужно объяснить ему, как и для чего ему учиться нужно. Когда я ходил в школу, нам обычно втолковывали что-нибудь вроде «будешь хорошо учиться — найдёшь приличную работу». Говоря так, учителя взывали не к Идее, а к мелочному желанию урвать себе кусок пожирнее. Да и не очень пригождались нам школьные знания на работе. Гораздо сильнее они требовались во время разгадывания кроссвордов. Так что человек без Идеи если и стремится к знаниям, то только к тем, которые полезны ему для сиюминутной выгоды. А обычно человек вообще к ним не стремится, а наоборот — убегает от них. Это следствие третьей ошибки, заложенной в нас в детстве: отвращения к знаниям. Нас заставляли учить вещи, которые непонятно как связаны с жизнью, требовали, чтоб мы читали книжки, которые нам скучны и которые мы не можем понять. «Всё материальное бренно, надо развивать духовное начало», — вдалбливали нам. А что такое «духовное начало», зачем его развивать и почему оно не бренно, нам и не пытались объяснить. В результате у нас в головах складывался глубоко противный человеческой природе образ наук и искусств, и мы всеми силами старались их избегать, дабы, упаси бог, не превратиться в яйцеголовых очкариков.
— Четвёртая ошибка, — продолжал Учитель, — входящая в нашу ужасную систему, это уверенность в своей правоте. В самом деле, обрати внимание, как уверены в себе глупые люди. Они точно знают, что во всём они правы, а если и признают собственную неправоту в какой-нибудь мелочи, то только чтоб казаться самим себе умнее и благороднее. Извиниться за неправильный поступок люди считают одним из наихудших унижений. А вспомни, как презирали в наше с тобой время тех, кто не уверен в себе. «Не уверен в себе — стало быть неудачник, — думали они, — и слушать его не стоит. А уверен — значит прав. И пусть он негодяй, но мы с ним согласны».
— Это правда, — не удержался я.
— И, — докончил Кузьма Николаевич, — последняя, самая главная ошибка — это отсутствие философской системы. Без неё человеческое многознание никогда не перейдёт в мудрость. Сколько бы человек ни прожил, сколько бы ни перевидал на своём веку, без философской системы он не сможет ни оценить свой жизненный опыт, ни воспользоваться им. Я уж не говорю о чужом опыте. А философская система это семя, которое структурирует вокруг себя знания и позволяет нам в любой момент получить к ним доступ. Любая философская система объясняет, как человеку быть хорошим. Но чтобы объяснить ему это, ей для начала нужно определить, что такое человек, какое место во Вселенной он занимает, как устроено его сознание, каким образом он должен познавать мир, и так далее. Те философские системы, которые существовали до конца света, чрезмерно усложняли эти вопросы, и пользоваться ими для обычного человека не представлялось возможным. Мир и так трудно понять, — зачем усложнять его ещё сильнее?
— Своего апофеоза наплевательское отношение к воспитанию достигало в школе. Позволь спросить, ты учился в школе?
— Да, — ответил я. — Преомерзительнейшее место.
— Дай я пожму твою руку. Я тоже учился в школе, и даже некоторое время там работал, и пришёл к тому же выводу, что и ты. Нет места поганее школы и профессии поганее учителя. Вообще это величайшая ошибка человечества: придумать профессию «учитель». Учителем должен быть каждый человек, чтобы уметь правильно передать знания собственным детям, и чтобы каждое следующее поколение было лучше предыдущего... К чему я? Андрей Макаренко в начале XX века сформулировал аксиому: «Человека воспитывает коллектив». Можно сколько угодно обзывать Макаренко фашистом среди педагогов, но эта его аксиома не подлежит сомнению. Что бы ты с человеком ни творил, каким бы любящим родителем и гениальным наставником ты ни был, твоего ученика всё равно воспитает непосредственное окружение, а не ты. Из коллектива он нахватается дурости, предрассудков, иллюзий прогресса — и прости-прощай твои труды. Ты сам знаешь, что творилось в школе. Маленькие дети учились рядом с ублюдками, учителя сплошь оказывались болванами, и всем на всех было глубоко наплевать. Да и если отбросить ублюдков и болванов и обратиться к самому принципу школьного образования, то в чём мы увидим его суть? — В том, чтобы научить детей начаткам каких-то дисциплин. Это же кошмар! Что может быть хуже полуобразованного человека? Что страшнее человека, который думает, будто что-то знает, а на самом деле не знает ни черта? Полуобразованность это крючки, созданные специально, чтобы вешать на них иллюзии прогресса. Полуобразованным человеком гораздо легче управлять, чем совсем невеждой. Полуобразованному человеку можно вбить в голову что угодно. Скажи мне, ты учил в школе математику?
— Да. Но я уже всё забыл.
— Не важно. Любой, кто окончил школу, забыл большую часть того, чему его учили. Лишнее оправдание для полуобразованности... Хочешь, я докажу тебе, что дважды два равно пять?
Я кивнул. Учитель подобрал с земли прутик и написал на размокшем глинистом берегу Сетуни: 2 х 2 = 5.
— Я берусь тебе это доказать, — сказал он и начертил ниже: (2 х 2) - (2 х 2) = 5 - 5.
— Правая часть равенства равна нулю, левая тоже. Правильно?
Я не нашёл подвоха.
— Это равенство, — сказал Учитель, — можно упростить, если вынести за скобки общий множитель: «один минус один».
Он написал: (2 х 2) х (1 - 1) = 5 х (1 - 1).
Я проверил: (2 х 2) х (1 - 1) = (2 х 2) - (2 х 2); 5 х (1 - 1) = 5 - 5.
— А теперь мы сократим на общий множитель, — сказал Кузьма Николаевич, и на глине получилось: (2 х 2) х ( 1 - 1) = 5 х ( 1 - 1).
2 х 2 = 5.
Учитель хмыкнул, неодобрительно поглядывая на произведённую работу.
Я проверил его элементарные выкладки раз десять, не нашёл ошибки и испытал ощущение лёгкой паники. Что это значило? Меня неправильно учили? Или математика несла в себе неразрешимое противоречие?