— Не волнуйся так, — успокоил Кузьма Николаевич. — Ты всего-то забыл, что нельзя делить на ноль. А я разделил, только скрытно, замаскировав его под «один минус один». Если бы ты знал математику хорошо, ты б заметил это быстрее. А если б вообще её не знал, то я бы и доказать тебе ничего не смог. Понимаешь, как легко морочить голову полуобразованному человеку? Хочешь, я теперь докажу, что если от четырёх отнять один, будет пять?
Рядом с равенствами Учитель начертил прямоугольник.
— Сколько углов? Один, два, три... Четыре.
Носком сапога он стёр у прямоугольника правый нижний угол.
— А теперь сколько углов? — Теперь пять. Я отнял от четырёх один и получил пять. Попробуй-ка меня опровергнуть.
Я прищурился. Обман чувствовался, но чтобы его найти, требовалось время. А Кузьма Николаевич говорил:
— Тут я сделал подмену больше на уровне логики, нежели математики. Я сказал, что отнял один угол, и с виду так оно и было. Но посмотри внимательно: стерев угол сапогом, я одновременно провёл линию, из-за которой на картинке получилось два угла вместо одного. Я сыграл на словах, не отбрасывающих тени, и выдал понятие «создал» за «отнял». Кстати, если б я не чертил это на глине, а оторвал уголок от прямоугольного листка бумаги, подвох был бы ещё менее заметным.
Я пристыжено молчал.
— Но, — сказал Учитель, — полуобразованность в математике это ерунда. Гораздо хуже, что в школе кроме азов математики проходят чуть-чуть истории, чуть-чуть политологии, капельку психологии и немного экономики. И по принципу того, как я доказал тебе, что дважды два равно пять, другим полуобразованным людям доказывали, что война это выгодно, что выборы это честно, что служить в армии хорошо, что разврат это естественное потребность, а жестокость — признак мужества, что бедные должны работать не иначе как на богатых, что общество потребления это вершина прогресса, а потребитель — счастливейший из людей. И чтобы никто в этом ни на минуту не усомнился, в школе даже не заикались о том, можно ли быть хорошим человеком, можно ли быть всегда счастливым и как рассуждать правильно. Несмотря на пышные формулировки образовательных программ: «Мы-де стремимся воспитать Человека с большой буквы», — реальных механизмов, призванных осуществить сии благородные намерения, в систему школьного образования заложено не было, и если в школе человек вдруг научался чему-то хорошему, это была не норма, а отклонение от нормы, случайность. И по большей части школа выпускала дураков, которые делали потрясающие выводы, постигали мир, а потом рожали и воспитывали других дураков. Знаешь, кто такой дурак? — Дурак это тот, кому всё на свете понятно.
Учитель нарисовал на глине круг.
— Это, — признался он, — я позаимствовал у Сократа. Гениальный был человек. Он ответил на многие «вечные» вопросы, только его понятные и логичные ответы потерялись на фоне чудовищного словоблудия более поздних философов, и никто на них не обращал внимания... Так вот, представь, что круг — это наши знания. Внутри — то, что мы знаем. То, что снаружи круга, — (он сделал широкий жест руками, подразумевая весь мир), — для нас тайна. Теперь представь, что нам открылось нечто новое, и круг наших знаний расширился.
— Пока мы знали мало, была мала и площадь соприкосновения круга с неведомым. Когда же круг расширился, площадь увеличилась. Получается, чем больше нового мы узнаём, тем больше неизведанного предстаёт нашим взорам, и тем больше новых вопросов перед нами возникает. Именно поэтому дураки, которые знают мало, так уверены в себе и в своей правоте. Им всё понятно. Из очень ограниченного количества фактов мозг дурака создаёт законченную картину мира и закрывается от новой входящей информации. С человечеством тоже так было: пример — геоцентрическая теория строения вселенной. Она жила тысячелетия, ибо состояла из нескольких простейших и очевидных компонентов, объясняющих всё-всё-всё. Впрочем, в случае с человечеством это была не дурость, а просто ступень развития. Дурость — не сама теория, а то, что отметаются факты, способные эту теорию дополнить или опровергнуть. Дурость — это то, что сожгли Джордано Бруно. Кто-то называет гениев похожими на сумасшедших, но если посмотреть на дело повнимательней, станет видно, что на сумасшедшего больше похож не гений, а дурак. Дурак, как и безумец, не способен анализировать ни свои мысли, ни поступки, он не прислушивается к чужим доводам, и там, где нет уголовного кодекса, он способен на любое преступление.
И вот мы пришли к очередной очевидной и давно забытой истине: самый главный преступник в мире это не убийца и не маньяк, а плохой учитель. А самый опасный человек — дурак, которому всё понятно.
— Надеюсь, — спросил Кузьма Николаевич, — ты не очень обиделся, когда я сказал, что из школы ты вышел полуобразованным? Прости меня если что. Я привык, что мои Ученики не обижаются на такое... Знаешь, есть люди, которые, услышав правду, или делают вид, будто это выдумка, или же становятся в позу глубоко оскорблённых. Такие господа никогда не смогут стать настоящими Учителями. Мои Ученики набраны из разных кланов. Каждые пять лет я хожу там и сям, выискивая подходящих мне ребят и девчонок, и ходить приходится очень долго. Настал конец света, но иллюзии прогресса живы и здоровы. Я ищу тех, кого эти иллюзии коснулись в наименьшей степени. Моя цель — научить людей быть Учителями. Сейчас самое подходящее время отринуть все обезьяньи предрассудки и начать мировую историю с чистой страницы. Я хочу, чтобы все люди на Земле стали не просто умными и образованными, но мудрыми. Ты хочешь быть мудрым?
— Смотря что вы называете мудростью.
— Умение делать выводы.
— Выводы любой дурак может делать, — заметил я.
— Но любой дурак не умеет делать выводы, соответствующие действительности.
— А по мне, так любой вывод в той или иной степени соответствует действительности.
— Соответствует, — сказал Кузьма Николаевич. — И как раз поэтому мудрый человек обращает внимание не на соответствие, а на несоответствие. Если я скажу: «Эдгар По написал, что гениев надо уничтожать», то это будет соответствовать действительности. Эдгар По и вправду так написал — но где? — он написал это в своём рассказе от лица однозначно отрицательного персонажа. Как видишь, кусок истины это гораздо больше ложь, нежели даже откровенное враньё.
— А что такое истина?
— Истина это то, что соответствует действительности в наибольшей мере. Абсолютной истины, как и всего другого абсолютного, для нас не существует, потому что полностью соответствовать действительности может только сама действительность. Но к истине, в отличие от всемогущества и полной свободы, можно приблизиться почти вплотную. Вот это — река. Ты же не будешь спорить, что это истина?
— А может, — предположил я, — для кого-то это не река?
— Философия должна быть связана с жизнью, причём не с чьей-нибудь, а с нашей, не так ли? Именно нам философия должна приносить выгоду, именно нас она должна учить быть хорошими. Поскольку для нас это — река, то и философия наша должна строиться на основе того, что мы можем понюхать, потрогать, увидеть или вычислить при помощи интеллекта, а представить разум тех, для кого Сетунь не река, я не могу. Сторонник идеализма сказал бы что это всего лишь тень чего-то большего, к чему мы сидим спиной. Пусть так. Пусть мы пленены миром теней. Но ведь чтобы выбраться из тюрьмы, надо её знать. Знать, а не причитать с утра до ночи о недостижимости идеального мира и не хвалиться своей чистой и светлой верой в него. Впрочем — повторюсь — чрезмерная уверенность в своей правоте это тоже зло. Существование Сетуни мы опровергнуть не можем, но по отношению к более сложным предметам нельзя быть столь категоричным. Мудрый человек беспрестанно анализирует свои выводы, и там, где они расходятся с действительностью, он их корректирует и совершенствует. Это называется прогресс. А дурак, видя, что его измышления оказались неверными, продолжает их лелеять и холить, и бросается на всех, кто напоминает ему о его неправоте... Если ты хочешь быть мудрым и встретишь существ, для которых река не река, то тебе волей-неволей придётся разбираться, почему так получилось... Так хочешь ли ты быть мудрым?