— Ну убери, убери. Или ты с меня её снять хочешь?
— Формулируйте. Команды. Точнее.
— Требуется убрать мою одежду. Вон ту, которая на кресле лежит. Подать тебе её?
— Не требуется. Я. Сам. Возьму. — Робот подполз к креслу, выпустил из боков две извивающиеся, как шланги от душа, руки, подобрал рубашку и уполз с ней в ванную комнату, предупредив напоследок:
— Если. Что-то. Потребуется. Позовите. Меня. Зовут. Макс. Если. Вы. Не. Забыли. Ека. Попросила. Присматривать. За вами.
Ека... Кто такая Ека? Ах, Ека!
Ека — это Катя. Уродливо сокращённое имя «Екатерина» — то же, что и «Алекс».
Ека попросила Макса присматривать за мной. А Чёрный Кардинал попросила Еку.
Чёрный Кардинал — это Анжела Заниаровна.
Она знает всё... А «всё» — это сколько?
Мои чувства стали мелкими, совсем поверхностными, — как всё в Городе. И под ними скрывалась тайна, — как пряталась и ждала своего часа собиравшаяся под Городом сила. Сила огромного ядерного реактора, или сила чёрной формы Анжелы Заниаровны, — один Главный Теоретик разберёт. Что-то здесь точно было, и оно не хотело, чтобы я его увидел. Оно пыталось ослепить меня огнями «Ада», оглушить музыкой «модема», отупить белым алкоголем, зелёными чертенятами и коротенькими мыслями Лены. Но я не сдамся. Лёша правильно сделал, что стукнул меня по черепу, — молодец Лёша. Благодаря удару со дна мозга всплыло то, что я услышал однажды от гениального Учителя, но забыл, как наркотический сон на Зоне.
Есть такое страдание, о котором никто не догадывается. Его, не сделав интеллектуального усилия, невозможно почувствовать физически, — но человек, в чьём теле поселилась такое страдание, начинает вести себя как раненный зверь. Он сломя голову бежит от самого себя — и попадает прямо в Преисподнюю. Он делает всё, чтобы на корню разрушить свою жизнь и убить все ростки духовной свободы, дарованные ему от рождения. Неуловимое страдание рождает в человеке самый страшный на свете грех — равнодушие. Из-за равнодушия приходят в упадок великие цивилизации: создателям становится на них наплевать. Из-за равнодушия люди убивают и предают: им наплевать, что чувствуют убиваемые и предаваемые. В конце концов, из-за равнодушия люди сами гибнут. Говоришь человеку: «Ты погибнешь», — а он: «Мне наплевать!». Люди без идеи всегда говорят: «Наплевать...».
А мы говорим: «Нет!».
Все думали, что через сто лет мир будет примерно таким, как Город механистов.
Но мир не такой. Город — это островок старой эпохи в океане эпохи новой. А почему старая эпоха ушла? — Потому что несла в себе критическую ошибку. Она произвела на свет таких людей, которым на неё наплевать, — и их равнодушие обернулось для неё гибелью.
Мне срочно требовалось протрезветь и выяснить, с какой стороны городских стен антиутопия: с внешней или со внутренней. И хорошо бы, чтоб в процессе решения этого вопроса мне самому не стало наплевать.
Двери чмокнули.
Пришла Катя и принесла небольшую пластиковую коробку.
— Нашёл квартиру? Молодец.
Она была страшно довольна.
— По-твоему, я не могу четыре цифры запомнить?
— Как знать, как знать... — Катя поставила коробку у диван, согнала меня с кресла перед компьютером и положила рядом с системным блоком латунный цилиндрик, похожий на напёрсток. — Какой я девайс нарыла, а? Сейчас в сети скины найду, запущу, и Ник Борисович в унитазе утопится от зависти, а Чёрный Кардинал... тоже будет завидовать.
— Чёрный Кардинал — это Анжела Заниаровна?
— Ага. Только не говори о ней много, а то... она этого не любит. Если хочешь — открой синтезатор, я там как раз на ноль часов «Cheese pies» поставила. И кофе. Тебе обязательно надо выпить кофе, чтобы нейтрализовать химию из «Plastic heart», — а иначе завтра голова взорвётся.
— Неполадок в физических устройствах не обнаружено. — Успокаивающе заскрипел компьютер. — Ошибок в драйверах не обнаружено. Система готова. Подтвердите включение. Включение подтверждено. Вас приветствует operation system «Treedimensional».
— Быстро запустилась, — похвалил я компьютер и поставил перед Катей её тарелку с пирожками и кружку.
— С быстротой этой версии «Treedimensional» может сравниться только её безотказность...
— Ошибка при connection, — сообщил компьютер. — Отказ в вызове приложения. Хотеть ли вы restart Интернет-проводник?
— ...Безотказность и качество русификации... Ага, а вот и скины. Пятнадцать гигабайт... отличненько.
— Что ты купила? Бомбу?
— Не твоё дело.
— Лучше бы своему роботу оперативной памяти принесла.
— О-о-о, — удивилась Катя, — у вас тут с Максом левый чёс за моей спиной? Он кому попало о своих проблемах не рассказывает... Как думаешь, где здесь лучше окну находиться?
— Не знаю. А куда ты окно прорубать собралась?
Катя не ответила, подошла к дивану и, прищурив правый глаз, долго рассматривала стену напротив. Наконец выбрала подходящее место, прилепила туда латунный цилиндрик и произнесла:
— Активация.
Цилиндрик оказался мини-проектором. Вокруг него зажглось большое окно с белой рамой без створок и форточек. За окном на фоне облачного заката цвета гранатовых зёрен шевелилось море, справа торчал плавный чернильно-чёрный утёс. Солнце светило нам прямо в глаза, но не слепило и не отбрасывало в комнату ни единого блика, словно смотрело на нас с экрана телевизора. Да так оно, по сути, и было. При ближайшем рассмотрении стало видно, что облака, море и все остальные объекты состояли из квадратиков — пикселей, — а утёс был прорисован с излишней претенциозностью и выглядел на картинке инородным предметом. Но Катя восхищённо смотрела на новое украшение квартиры, бывшей с этого момента не такой стандартной, как остальные, и ставшей чуточку престижней. Она села на диван, невзначай привалилась ко мне и опомнилась, лишь когда пролила кофе мне на штаны. Она была очень взволнована, и я решил, что она никогда не видела моря.
— Как красиво, да Алекс?.. Прости, пожалуйста, за кофе... Ты точно не обиделся?.. А ты на море был когда-нибудь?
Я сказал, что не был, но, в отличие от шоколадного батончика, намереваюсь его ещё не раз увидеть. Катя ответила, что это невозможно, что до моря не добраться никому, и что даже за пределы Города выходить крайне опасно.
— Ну-ну, — поддакнул я, а Катя шикнула и сделала такое лицо, с каким поминала Чёрного Кардинала. Она не придала значения прикосновению ко мне, успокоилась, ушла в ванную и вернулась, облачившись в розовый купальный халат.
Из стены выехало два цилиндрических гроба; Катя сказала, что это постели. Я заявил, что в это дьявольское устройство ни за что не полезу, а лучше посплю на диване. Катя назвала моё решение очередным первобытным предрассудком и нежеланием принимать прогресс. Я сказал, что если прогресс нашёл воплощение в таких жутких механизмах, то это полный пинцет. А потом я всё-таки согласился.
— Понимаешь, Катя, я в юности поклялся не спорить с женщинами в розовых халатах.
И залез в правый цилиндрический гроб, а Катя легла в левый. А когда цилиндры вместе с нами задвинулись обратно в стену, оказалось, что мы с Катей в одной постели, и что мне без посторонней помощи оттуда не выбраться. Отбиваться и звать на помощь было бессмысленно, и пришлось пойти на хитрость, а именно, прикинуться очень пьяным, сделать вид, что мне на всё наплевать, и ждать, пока Катя уснёт.
Катя уснула, я нажал в своём гробу на красную кнопку «Eject», и дьявольское устройство послушно выпустило меня из стены.
На бутафорском окне чернело тропическое небо, и это было бы красиво, но зеленоватый свет в Катиной квартире на ночь не выключался, а только немного тускнел, словно в больничной палате, и всё портил. Вот он, прогресс: искусственный интеллект сделали, а простого выключателя поставить не могут...