— Вот это нам надо убрать, — сказал Кузьма Николаевич из-под респиратора. — А убирается оно не очень охотно. Но если б нас не было, оно расползлось бы по всей планете — и привет.
Мусор вспухал за забором, подобно дрожжевому тесту. Что-то в нём было от сумасшествия: теперь он будет со мной повсюду. Будет ласково разговаривать со мной, тихо подкрадываться, просачиваться в моё тело с помощью токсичных яблок… Вот поэтому-то я и не боялся испачкаться, когда лежал на рельсах под дождём. То, что называли грязью в моё время: глина и чернозём, налипавшие на ботинки и штаны, — это не грязь. То, что участвует в круговороте природных веществ, и из чего рождаются бананы, морковка и абрикосы; то, где роют норы лисы и зайчики, — это не грязь. Настоящая грязь — это тот яд, от воздействия которого меня лечила Света, который заставил засохнуть лес с блуждающими огоньками, от которого меня спасает респиратор, и от которого нам надо будет сотни лет отмывать госпожу Природу. Он пришёл оттуда, из-за хрупкого забора, ограждающего мир от настоящих авгиевых конюшен. Не изволите ли взять швабру?
— Зачем вы показываете мне это? — спросил я Кузьму Николаевича. — Вы думаете, когда я жил в двадцать первом веке, я не знал, к чему катится мир? Или надеялся, что разгребать это дерьмо придётся не мне, а каким-нибудь абстрактным потомкам, которых я даже не представляю? Вы хотите призвать меня к ответу? Но куда я должен был девать мусор, если не выкидывать?
— Были люди, у которых я бы поинтересовался, куда нам девать этот мусор теперь, после того, как его выкинули, — ответил Учитель, — Но никто никого к ответу не призывает. По большому счёту, никто и не виноват. Давай-ка вернёмся в лагерь, а то в респираторах особенно не разговоришься. Думаю, на свалку ты налюбовался.
Ветер то налетал всё усиливающимися порывами, то затихал на многие минуты — и тогда откуда-то издалека доносился звонкий стук металла по металлу. Кто-то из Учеников выбивал магические руны на гранитных обелисках, которыми окружали свалку, пытаясь остановить распространение отравляющих веществ. Колдовство, доступное людям в двадцать втором веке, было единственным, что могло противостоять экологической катастрофе.
— Вот как ты думаешь? — продолжал Учитель, когда мы спустились с холма и смогли снять респираторы, — конец света это случайность или закономерность?
— Я не знаю, из-за чего он произошёл. Я мало знаком с новейшей историей. Как мне судить?..
— Нет, — остановил Кузьма Николаевич. — Ты знаешь, из-за чего он произошёл. Уже в середине двадцатого века любой человек, бывший чуть грамотнее мартышки, мог назвать десятка полтора причин, способных привести к концу света. За время, которое ты пропустил, выпав из истории, совершили не так уж много принципиально новых открытий (если не считать колдовства). Большая часть того, что привело к концу света, активно использовалось на протяжении полутора сотен лет. Так случаен ли конец света? Мог ли он не произойти, если б кто-то не захотел нажать на красную кнопку или разбить колбы со смертоносными вирусами?
— Ясно, — понял я. — Не покажи вы мне сейчас свалку, я б ещё мог подумать. А так — ответ очевиден.
— Ничего. Очевидные истины нужно повторять каждый день, иначе мы рискуем через неделю всё забыть. Конец света не случаен. Многие поколения людей ежедневно совершали действия, которые в итоге привели цивилизацию к краху. Люди догадывались, что делают что-то неправильное, но не останавливались. И главной бедой были вовсе не в жадные капиталисты, которые ради барышей погубили столько народу. Главная беда скрывалась в головах у обычных людей, которые позволяли водить себя за нос. Видишь ли, человечество сейчас находится в тупике. Многие сейчас боятся техники, думая, что это именно она, подчинив себе человеческое сознание, привела к концу света. Эти люди хотят остановить прогресс. Сделать так, чтобы мы вечно жили в средневековье, злом, но не опасном, или античности, жестокой, но мудрой. Вот только прогресс не остановить. Если мы восстановим цивилизацию в любой из тех форм, которые она принимала на протяжении истории, конец света рано или поздно повторится, потому что цивилизация не сможет замереть на каком-то историческом этапе. А значит, мы опять пойдём по уже пройденному пути, и поскольку в голове у нас свалка, похуже той, на которую мы сейчас смотрели, то и придём мы опять к такой же разрухе. Это и есть тупик.
Если история это круг, то мы должны его разорвать, говорил Учитель. Если история это спираль, мы должны её распрямить. Если человечество движется к счастью, наша задача его подтолкнуть. А если к несчастью — то остановить и повернуть в другую сторону.
Мы дошли до опушки высохшего леса, и там, в неглубокой балке с краями, заросшими терновником, нас ждали угли костра, над которыми висел котёл с ещё тёплыми остатками ухи. Ученики готовили здесь ужин, но незадолго до нашего прихода они ушли на ночные работы к свалке.
Луна спряталась за тучами; вечный дождь двадцать второго века готовился возобновиться.
— Ты можешь поужинать, — предложил Кузьма Николаевич, сняв котелок с подставки и подкинув в угли пару веток.
— Спасибо, Света уже угостила меня плюшками, — вежливо отказался я.
— Что ж, раз так, то предлагаю накатить по паре кружек.
Учитель сел на поваленное дерево, лежавшее тут же, и налил мне кружку раскалённого чая из большого термоса.
— Мне нравится ваша философия, — сказал я ему, дуя на чай. — С ней не пропадёшь.
— Только какой в ней смысл теперь, когда все, кто могли пропасть, пропали?
— Очевидно, вы находите в этом какой-то смысл, — сказал я, будучи уже знаком с манерой рассуждений Кузьмы Николаевича. — Иначе, живя в таких сложных условиях, вы не стали бы уделять философии столько времени.
— Философия — это единственное, что может сделать человека хорошим, — ответил Учитель. — К сожалению, философы давно забыли эту единственную цель своей науки, и погрузились в никому не понятное мыслеблудие, из-за чего значение слова «философия» стало иметь пренебрежительный оттенок... Хотя нет, я неверно сказал... Значения у слова «философия» не осталось — остался только пренебрежительный оттенок. Вот что такое философия, по-твоему?
— Вряд ли я смогу так сходу ответить...
— Многие и подумав не смогут, — сказал Учитель. — А те, кто смогут, ответят каждый по-разному. И такие люди не будут неправы. Просто слово «философия» практически не имеет значения. В теории нейролингвистического программирования подобные слова называются «не отбрасывающими тени». Ты много их слышал. «Свобода», «демократия», «справедливость», «любовь», «родина», — эти и им подобные слова болтаются в языке, и никто толком не знает, что они значат, хотя за ними кроются необычайно важные понятия. Политиканы и прочие мерзавцы пользовались их неопределённостью: они могли составить из таких слов настоящие заклинания, с помощью которых можно было управлять целыми народами. Скажут, например: «Родину нужно защищать», — а под родиной будут понимать исключительно свои кошельки. Поэтому, чтобы мерзавцам сложнее было манипулировать людьми при помощи красивых, но бессмысленных слов, нам надо сделать так, чтобы слова опять отбрасывали тень. Чтобы понимать друг друга, мы запустили развитие языка в обратную сторону. Раньше как было? — брали предмет и придумывали для него название. А теперь мы для уже имеющихся названий придумываем предметы.
— То есть для слов, не отбрасывающих тени, мы можем подобрать какое угодно значение? — уточнил я.
— Практически так, — ответил Кузьма Николаевич. — Но, раз это значение подобрав, впоследствии мы не должны его менять, чтобы вновь не запутаться и не прийти к непониманию. Непонимание — вот самая главная проблема, стоящая перед людьми. Всё зло, которое мы творим, происходит из-за непонимания друг друга и пары-тройки очевидных истин. Лётчик, который уничтожает ракетами мирную деревушку, не понимает, как плохо тем, кто погибает под его ударом. Вор не понимает, как плохо тому, кого он обокрал.