— Не представляю, — честно признался я. — Мне кажется, если есть все условия для наступления средневековья, то средневековье и наступит. Хотим мы или не хотим, а люди одичают, да и выше головы не прыгнешь. В Советском Союзе пытались прыгнуть из феодального общества прямо в социализм, минуя промежуточные ступени, — и пришли к полному краху.
— Ты прав, — сказал Кузьма Николаевич. — Не в наших силах миновать средневековье. Но мы можем сделать так, чтобы средневековье кончилось как можно скорее. История помыкает теми, кто не умеет думать, инертными массами. Только их отсталость можно оправдать какими-то экономическими предпосылками. Если же мы все будем мечтать об одном, мы сможем обуздать историю. Мы должны не растерять наши знания, наш громадный опыт, не допустить, чтобы люди начали мыслить, как в средние века. В кратчайший срок нам надо перейти на новый уровень развития. У нас для этого есть все возможности. Единственное, что может нам помешать, так это подлец, который добьётся власти и затормозит историю, потому что ему это покажется выгодным. Я вижу только один выход: наш город должен контролировать сам себя. Мы должны создать обратную связь, чтобы не только правитель мог творить с народом что захочет, но и чтобы народ мог в случае чего что-нибудь сделать с правителем. Например, напомнить ему об идее, когда он решит о ней забыть. Шепнуть о прогрессе, если ему вздумается вернуться в средние века. И утопить в помойной яме, коль скоро правитель этот наши напоминания и нашёптывания не услышит. Как эта обратная связь будет устроена, я сейчас рассказывать не стану — об этом подробно написано во многих научных трудах, которые у нас собраны; изложенная в них теория отлично показала себя на практике в той же Дальневосточной Республике. Я хочу сказать лишь, что, поскольку все действия правителя напрямую касаются простых людей, то простые люди, соответственно, должны иметь право контролировать то, что их касается. Мы это право пропишем в нашей будущей конституции (или что там у нас будет). Мы создадим специальные органы, которые будут заниматься контролем власти. Но вот в чём дело: сразу это не заработает. Люди должны, во-первых, ощутить свои права и свою ответственность, а во-вторых, иметь хоть чуть-чуть разумения, чтобы понимать, какие действия правителя для них вредны, а какие полезны. Грубо говоря, отличать правду ото лжи, прогресс от иллюзий прогресса. Всю историю человечества таких людей было ничтожно мало, чтобы вовремя и в нужном направлении менять мир, как мало в океане атомов дейтерия и трития, чтобы запустить цепную реакцию термоядерного синтеза и взорвать нашу планету ко всем чертям. Наша же задача, как может помнить кто-то из вас, заключается в том, чтобы повысить число людей, умеющих учиться и учить, до критической отметки, после которой уже можно будет не волноваться, что наши дети отупеют или научатся чему-то не тому. Словом, наша задача запустить цепную реакцию мудрости и взорвать нашу планету интеллектуально.
— Однако, — произнёс Учитель, — до цепной реакции мудрости ещё очень и очень далеко, а потому многие в нашем городе не будут хорошо понимать, к чему мы стремимся. Чтобы научить каким-то азам наших идей хоть пять-шесть тысяч человек, Учителей у нас не хватит, а значит, процесс образования растянется на несколько поколений. В этот период наш город будет особенно уязвим. Необразованные люди если и разделяют какую-то идею, то только на уровне веры. Они верят в неё, но понять не могут, как верили в коммунизм в начале двадцатого века. Скоты, которые решат устроить термидор, воспользуются этим. Даже если мы создадим систему, при которой народ сможет контролировать власть, всегда есть большая вероятность, что люди этой системой не захотят воспользоваться. Будут лениться, или побоятся, или решат, что вожди недостаточно далеко отошли от наших идеалов, чтобы отстранять их от власти. А власть тем временем потихоньку отойдёт от политики просвещения, и цепную реакцию мудрости готовить перестанет. И вот, чтобы не прозевать момент невозврата, после которого произвол уже не остановить, нам надо напичкать город семенами революции.
Снаружи раздался пронзительный девичий хохот, но Кузьма Николаевич не обратил на него внимания. Он сделал паузу, чтобы мы осмыслили сказанное, и продолжал:
— Семенами революции будет не партия, не секта, не тайная полиция. Семенами революции будут люди, которые мирно живут и учат других людей. Учителя, которыми сделается большинство моих Учеников. У них не будет никакой организации, никаких собраний. Их действия никак не будут координироваться. Но все они будут делать одно дело — по тому принципу, по которому делаем одно дело мы и кланы на востоке. Мы их не знаем и мы ни о чём с ними не договаривались уже много десятков лет, однако наша совместная деятельность не нарушается и даёт ощутимые результаты.
— Вы говорите, они будут мирно жить и учить других людей... — проговорил я. — Но власть больше всего на свете не любит людей, которые сидят и учат. Таких умников первым делом отправляют в концлагеря.
— Несомненно, — охотно согласился Кузьма Николаевич. — Но в нашем городе отправлять их в концлагеря будет некому. Семена революции это такие люди, которые способны подавить термидор в зародыше. Они первыми заметят тревожные тенденции в обществе и сразу же отстранят кого нужно.
— А не может ли быть такого, что они сами устроят термидор?
— Нет, — сказал Кузьма Николаевич. — Это тебе не КПСС и не преторианский полк. Я повторяю: никакой организации у этих людей не будет, и знать друг друга они тоже не будут, а потому и договориться не смогут. Какой-нибудь незначительной их части, может, и удастся объединиться, но это должно быть заметно сразу. Я уж не говорю о том, что все эти люди, семена революции, будут обладать свободой мысли и ради чего попало и за кем попало они не пойдут. Вот мы с тобой — мы семена революции. Такие люди, как мы, были во все времена и во всех странах — просто они не чувствовали поддержки друг друга и думали, будто они одиноки в своём недовольстве. К тому же, в обществе, где народ не мог контролировать власть, процент таких людей был недостаточен для каких-либо преобразований. У нас же будет построена система общественного контроля, а что до семян революции, то я и мои товарищи не позволим объединиться кланам до тех пор, пока этих семян не созреет достаточно много.
— Всё ж таки мне непонятно, как люди, не имея никакой организации, будут действовать заодно, — сказал я. — Они совсем не будут собираться вместе?
— Конечно, — ответил Учитель. — После того, как закончится обучение, мои Ученики разбредутся кто куда. У каждого будет свой путь. Кто-то, может, пойдёт по свету с друзьями, а кто-то — наверняка в одиночестве. Кто-то встретится с Учениками других Учителей, которые учили тем же вещам, что и я. Но все вместе они собраться не смогут никогда. Оно и к лучшему — меньше будет причин ссориться по непринципиальным вопросам.
— Возможно, — с сомнением произнёс я. — Однако как тогда проконтролировать, что все они делают одно дело, что они не забыли и не исказили нашу идею, не стали учить своих Учеников чему-то неправильному?
— Проконтролировать это невозможно, — ответил Кузьма Николаевич. — Всё, что в наших силах — это дать Ученикам представление о логике, разъяснить для них кое-какие сложные понятия, осветить с новой стороны очевидные вещи, и отпустить их с богом. В наших силах создать в голове Ученика самоорганизующуюся систему, которая будет вечно себя совершенствовать и никогда не закоснеет, не замкнётся в себе и не будет тешить себя иллюзиями. Если в голове Ученика такая система образовалась, он без нашей помощи сможет отличать добро от зла и ложь от правды. А раз эти понятия общие для всех людей, то, осознав их, люди и действовать будут сообща.