Я не дождался возвращения Новэлла и Этойле и уснул, и спал крепко, но беспокойно, а под утро, как обычно, пришли тревожные навязчивые мысли — опять о том, что моя структура повреждена, и я проваливаюсь через временной разлом всё глубже. Сонный разум связал это со словами Вельды: «Не цепляйся за многое», — и в полудрёме я подумал, что она ведьма, всё-таки ведьма.
Утром Новэлла с Этойле уже не было — они вышли в путь задолго до рассвета. Вельда сказала, что, не считая её родителей, это был третий раз в её жизни, когда она встретила эльфов.
Поднимаясь сквозь лес на холмы и сбегая почти к самой воде в низинах, перепрыгивая по хлипким мостикам через узенькие ручейки-притоки Москвы-реки, проходила наша тропа. Вчера по ней шли Новэлл с Этойле. Они направлялись в другую сторону, и потому, чем дальше двигались мы, тем меньше сохранялось памяти о них. Вскоре я вовсе позабыл о ночной встрече и стал любоваться новыми чудесами.
С утра по реке, двигаясь ближе к противоположному берегу, прошёл маленький ял с зеленоватыми парусами; в другой раз на обочине дороги за поворотом разверзлась в склоне прибрежного холма широкая чёрная щель без дна и сводов, и в тёмной глубине её звенело железо и сыпались искры, словно что-то ковали. После полудня над лесом пополз шлейф чёрного химического дыма. Полз он с четверть часа, потом кончился. Стоял на берегу реки небоскрёб, когда-то зеркальный; стеклянные панели снизу все обвалились, и в сумерках осеннего дня казалось, что зеркальная часть здания, как огромный кристалл, висит над лесом без всякой опоры. Застыл посреди дороги гнилой бульдозер, окна его кабины заварили стальными листами — верно, что-то там прятали. Из воды у берега показывались иногда ржавые железки, в которых едва ли возможно было распознать остатки чего-то оформленного, функционального. А часа в четыре дня перед нашими глазами возникли прекрасные невысокие ступенчатые водопады, пенящиеся и туманные, шумящие и отбрасывающие радугу. Брызги их долетали до тропы и попадали нам на лица. Я подивился, откуда могли взяться водопады на Москве-реке, а Вельда объяснила, что их создали искусственно, для удобства очистки воды.
Вечером, когда солнце покраснело и стало заползать за горизонт, тропа расширилась, и на её обочине возник покосившийся, подгнивший частокол, за которым находилось большое деревянное строение с узенькими окнами. У входа стояло несколько мотоциклов и помятый сине-зелёный грузовичок, а над дверями мигала тёмно-синяя неоновая вывеска «Nightlight bar» — «Пивнушка Ночного Света», значит.
— Не люблю это место, — призналась Вельда. — Но прежде чем идти дальше, нам надо повидаться с Фёдором, моим знакомым. Дорога к нему заколдована, и мы не пройдём по ней без провожатого.
Внутри пивнушки было тесно и почти пусто; на тёмно-серых стенах расплывались большие кляксы розовых блёсток, а между окнами висело по неровному куску зеркала. Выцветшие пластиковые стулья и столы были расставлены как бог на душу положит; деревянная рассохшаяся стойка была слегка наклонена влево, и за ней высились нагромождения бочек и бочонков, ящиков и коробок. За одним столиком сидели двое байкеров в чёрных куртках с заклёпками и с длинными немытыми волосами, за другим столиком заснул перед недопитым стаканом водки грязный хмырь; в пыльной глубине помещения пьянствовала компания из пятерых человек, крестьян по виду. Две вращающиеся табуретки перед барной стойкой занимала пара загадочных девиц в полупрозрачных зелёных платьицах. Кожа их была небесно-голубого цвета, а груди, начинавшиеся от шеи и заканчивающиеся у живота, размерами и формой напоминали арбузы, что являло собой очевидное излишество. Лица девиц были одинаковыми, и отличить одну от другой позволяла лишь чёрная фуражка с хромированным черепом-кокардой, которая была лишь у одной из этой пары. А за стойкой, словно ожидая нас, стоял хитрый жирный бармен с прилизанными волосами.
Не обращая внимания на девиц, одна из которых при нашем появлении искоса посмотрела на меня и часто заморгала, а вторая опёрлась спиной на стойку и выпятила грудь, Вельда направилась прямо к прилизанному бармену.
— Здравствуйте, — быстро проговорила она, хотя жирная его рожа просила отнюдь не приветствия, а доброго, тяжёлого кирпича.
— Привет, деточка, — бармен ухмыльнулся. — Как делишки? Как Наставник?
— Нам нужно к Фёдору, — всё так же быстро говорила Вельда. — Это очень важно.
Бармен произнёс на это занудную торгашескую речь, древнюю, как мир, — что-де всем нужно к Фёдору, и всем очень, а кому-то даже и очень-очень, а вот ему, старому Эдварду, вовсе и не нужно, и коль скоро кто-то нуждается в его, старого Эдварда, пособничестве, то должен чем-нибудь с ним, старым Эдвардом, поделиться, ибо коммунизма, насколько знает он, старый Эдвард, уже больше полусотни лет как нету, и, следовательно, бесплатно никому ничего не даётся, а даётся только тем, кто оплачивает услуги по установленным им, старым Эдвардом, тарифам, пусть не самым низким, но справедливым и соответствующим наступившему тяжёлому времени. Было видно, что он, в отличие от Вельды, никуда не спешит, и если и согласится отвести нас к Фёдору, то будет перед этим неделю ворчать, бурчать и зырить на нас плутовскими глазёнками. Ясно было и то, что платить Вельде нечем. Она попросила отвести нас в долг и пообещала расплатиться, как только окажемся на месте.
— Нужно просто подняться с нами на холм, — говорила она жирному Эдварду.
— Вот и обошлись бы без старого Эдварда, коли всё так просто, — отвечал этот пройдоха и вновь вещал о тарифах и нелёгких временах после конца света, а синие девицы на табуретках, подслушивая чужой разговор, переглядывались, перешёптывались, всхихикивали и вызывающе смотрели на Вельду. Та, что была в фуражке с черепом, покачав на растопыренных ладонях необъятную грудь, развратно мне подмигнула, и я едва удержался, чтобы не ударить её сапогом по лицу. Вдобавок деревенщина в глубине пивнушки ржала всё громче и громче, и создавалось впечатление, что вся эта нечисть глумится над нами.
От одного столика к нам приблизился высокий человек в коричневой кожаной куртке. Лицо его было очень загорелым, а ёжик волос — седым, белым. Входя в пивнушку, я не заметил его, и мне это не понравилось. Я стал прикидывать, какие увечья смогу ему нанести, коль скоро и он присоединится к унижению.
Человек, однако, не присоединился.
— Идёмте, — сказал он без всяких вступлений. — Я отведу вас к Фёдору.
Его лицо принадлежало к числу тех, что называют «волевыми», и носило отпечаток немалого числа интереснейших приключений. В двадцать первом веке такое лицо, встреченное в толпе, привлекло бы внимание и расположило бы меня к человеку, которому оно принадлежит, но в будущем никому нельзя было верить с первого взгляда, и самые благородные черты могли маскировать собой подлейшую сущность. Никогда я не умел читать лица и никогда не понимал тех, кто думал, будто умеет. Мне кажется, чтение лиц — занятие трудное и сопряжённое с немалым риском обмануться.
Однако выбирать не приходилось, и мы втроём с незнакомцем покинули пивнушку. У входа новоявленный провожатый задержался, сплюнул и закурил.
— Чёртов Эдвард! — пробормотал он. — Чёртовы тарифы! Не верьте никогда этому жоху, ребятки.
И он доверительно открыл нам, что давеча сильно переплатил бармену, заказав на ночь одну из синих девиц.
— Переплатили? — переспросил я машинально.