— Здравствуйте, — улыбнувшись, вздохнул Володя: слава богу, добрался без приключений и все идет как по маслу.
Учитель придвинул к себе свечу, стал обирать мягкие, восковые слезы и, растерев их в худых, длинных пальцах, покрошил на пламя — брызнул фонтанчик трещащих искр.
В близком свете Володя как следует рассмотрел его: длинные впалые щеки, с них стекает лопаточкой сухая, без блеска, бородка; крупный, с туго обтянутыми хрящами нос, пепельные же широкие негустые брови; темные зрачки в узко прорезанных веках.
— А я знаю, вас Савелий Федотыч зовут. Вы учитель. Мне Нюра сказала.
— Прекрасно. А я знаю, что вы — Володя.
— А-а?
Учитель улыбнулся, тяжелые веки почти закрыли, задернули зрачки.
— Я не знаю, кто вы и откуда. Как я это узнал — долго объяснять, а времени у вас в обрез. Как-нибудь после, хорошо?
— Хорошо, — растерянно сказал Володя… — Скажите, Савелий Федотыч. Про какое дело и про какую охоту я вам говорил.
— Хорошую вы весть, Володя, принесли. Наших будем встречать. И вы, надеюсь, мне поможете. Поможете?
— Конечно, еще бы, с удовольствием! — горячо заторопился Володя, смутившись этим вторым вопросительным «поможете». «Знает он, что ли, про мою боязливость? Сомневается? Не верит?» — А скоро встречать-то будем?
— По-моему, скоро, но всего не предусмотришь, могут быть и задержки. Так или иначе — времени в обрез. Кстати, вы внимательно шли?
— Да, ни одной души. Я как тень. Тихо, незаметно.
— Хорошо. Особенно если в вашей тени не пряталась еще чья-то.
— Нет, точно, все в порядке.
— Что ж, молодцом. Ну-с, Володя. Поспешу-ка я спросить вас кое о чем, — он потер, помял переносицу, как если бы она онемела под очками — хрящик ее проступил красно-белым пятном. — Да… Мысли мои, как стая голодных собак. Не знаю, за что ухватиться. Ну что же, что ж… Как вы живете, то есть как народ живет?
— Хорошо.
— Нет, нет, простите, Володя, — учитель вскочил, зажал в кулаке отвороты тужурки, быстро прошелся, круто свесив голову. — Необъятное хочу объять. Эх! Самому бы мне на вашу жизнь глянуть. На секунду бы в вашу школу зайти, — Савелий Федотыч застегнул тужурку, одернул ее, быстрым движением ладони обмахнул, огладил бородку, построжал лицом, и вот осталось только открыть дверь и войти в Володин девятый «б».
— Ну, а как Советской власти вы помогаете, Володя? Вы и однокашники ваши?
— По-разному. — Володя стал перечислять. — Вот металлолом собираем… С концертами выступаем, когда выборы в Советы проходят… Старикам дрова ходим колоть. Ну, учимся, конечно, — главное наше дело… — Володя не рассчитал дыхание и потому на последних словах пискнул и проговорил их шепотом.
— М-м… — Савелий Федотыч резко сел на лавку, выбросил руки на стол, быстро забарабанил пальцами. — Политикой занимаетесь?
— Как?!
— Помогаете ли правительству, наркому просвещения — вам же на местах много виднее. Устраиваете ли митинги с обсуждением текущего момента в стране?
Володя представил свой класс, грохот парт с последним звонком, возбужденные внеурочными заботами лица приятелей: кто в кино, кто на тренировку, кто к реке или в лес — представил, что кто-то в этой толчее предлагает: «Ребята, министр просвещения выступил, вот, в газете. Есть спорные мысли», — улыбнулся и покачал головой.
— Нет, не занимаемся.
— Но почему?! Почему вы отреклись от такого острого, гражданского средства самовоспитания, как участия в текущей политике? — Учитель задумался, снова забарабанил пальцами, но уже еле слышно, едва перебирая ими. — Вот вы говорили: хорошо живете. Что вы имели в виду?
— Одеты, обуты, сыты. Не воюем.
— Так. И больше никаких тревог, забот, волнений?
— Почему? Недостатков у нас хватает, — Володя приободрился: уж это он знал точно, и читал про них, и слышал, правда, никогда не размышлял, откуда они берутся. — Сколько угодно недостатков, но не думайте, сложа руки мы не сидим.
— Девать некуда, но живете хорошо. Ясно. Ах, Володя, смешной вы мальчик, простите, что я вас так, не сердитесь. Вот сидите вы передо мной, такой встревоженный, серьезный, словно экзамен держите. Спасибо вам за это чувство — оно меня радует и греет душевно. Я понимаю, что взвалил на вас, может быть, непосильную ношу — отвечать за время. А вы — мальчик, наверное, влюблены, над миром — радуга, и вы сами себя не понимаете. Признайтесь, влюблены?
— Не знаю, вы как-то вдруг спрашиваете… — забормотал Володя: ему показалось, что даже слова покраснели и вылетают горячими. «Хорошо, что про Нюру не говорит. Ведь и она… Теперь как же я буду? Ой господи, уже в самом деле ничего не понимаю!»