Беркут незаметно осмотрелся. Вокруг немцы. Правда, бдительность несколько притуплена, но сколько стволов!.. Нет, сейчас побег невозможен. Не сейчас. Ну что ж…
Он забрался в кузов. Один из автоматчиков сразу же закрыл борт и остался охранять пленного.
Андрей вдруг почувствовал, что совершенно обессилел. Подполз к кабинке и затих, свернувшись калачиком… Жив. Он все еще жив! Какое счастье! А ведь уже мог бы лежать где-то там, под слоем глины и тел. В могиле. «Господи, неужели в этом спасении твой знак?»
Три казни. Три! Две, как оказалось, ложные. Обычная подлая имитация. Третья – настоящая.
«Не слишком ли много для одного? Ведь я всего лишь обычный смертный. Ты забыл, Господи, что я всего лишь обычный смертный».
– Нельзя так истязать человека, – уже вслух пробормотал он. – Не по-людски это. Неужели мне когда-нибудь удастся вырваться из устроенного немцами ада?! Если удастся – забьюсь в какой-нибудь сарай, нору, пещеру, лесную сторожку – и полгода, нет, год проживу отшельником!
«Нервы, – попытался Беркут взять себя в руки. – Нер-вы!»
Резко прозвучал пистолетный выстрел, но Беркута он не встревожил.
«О, если только удастся вырваться из лагеря, из плена! Эти гады за все мне заплатят, – вдруг сразу забыл он свои мечты об отшельничестве. – За все! Этого я им не прощу».
– Засыпа́ть. Быстро-быстро! – донеслось от рва. Но это уже из какого-то иного мира, не имеющего к нему, лейтенанту Громову по кличке Беркут, абсолютно никакого отношения.
Снова открылся задний борт. Взобрались в кузов и уселись на полу уставшие могильщики. Тяжелое дыхание, отрывки матерных фраз, надрывный кашель, который там, у ямы, как и в лагере во время проверок и осмотров, пленные конечно же стараются сдерживать. Любая болезнь или просто ослабленность – уже основание для того, чтобы попасть под «санитарную чистку».
«А вот тебе бояться теперь нечего, – мрачно пошутил сам над собой Беркут. – Можешь убедить себя, что тебя уже нет. Ты уже “там”! Чего может бояться мертвый? Еще одной смерти? “Расстреляв” тебя, они подарили тебе бессмертие! – А чуть переждав невероятную тряску, пока машина выезжала на шоссе, попробовал продолжить эту мысль: – Весь вопрос в том, как им распорядиться, этим страшным бессмертием».
– Что ты там бормочешь, загробник?
«Разве я заговорил вслух? – усомнился Беркут. – Не может быть».
– Да молится он. Теперь ему только и осталось, что молиться.
– Не молюсь я, – не удержался лейтенант. – Распеваю загробные песни. Я уже мертвый, неужели непонятно?
– Ты-то еще не мертвый, а вот тот… – скорбно проворчал могильщик, сидевший с ним плечо в плечо.
– Всю оставшуюся жизнь проживу, осознавая, что я давным-давно похоронен, – не придал значения его словам Беркут. – Способен ли мертвец цепляться за жизнь? Дрожать?
– Ты что, парень, свихнулся? – сочувственно поинтересовался тот, первый могильщик, который и начал разговор.
– Мертвец не способен свихнуться. Просто я уже расстрелян. Постой, это, кажется, ты вытаскивал меня из могилы?
– Не я, – резко отрубил могильщик.
– Век тебя не забуду, – не расслышал его возражения Беркут. – Если бы не ты…
– Можешь помнить, да только я не тот. Не тот, доходит до тебя?!
– Кто же из вас «тот»? Отозвался бы уж.
– Да он точно чокнулся, – вмешался кто-то из молчавших до сих пор похоронщиков.
– И все же пусть знает. Эй, ты! Того, кто спасал тебя, здесь уже нет. Расстрелян он.
– Как «расстрелян»?
– Обыкновенно. Из пистолета, в затылок. Вместо тебя.
– Нет, я серьезно спрашиваю…
– Что ты здесь дурочку валяешь?! – вдруг взорвался кто-то, сидящий у заднего борта. – Будто не видел, что твой обер пристрелил его?! Вежливо поблагодарив при этом за находчивость! И даже потом не добил. Так, в судорогах, мы его и присыпали! Вместо тебя! Для счету.
– Но… как же так? – растерянно пробормотал Беркут.
– А вот так! Нужно было расстрелять двадцать четыре человека – он и расстрелял. Было шестеро могильщиков?! Шестеро и вернулось! Ты – за шестого. И сережки в соломе. Немецкая аккуратность.
– Выходит, что тот выстрел?.. Я ведь действительно ничего не видел… Но, мужики, я даже не мог предположить…
– Да ты тут ни при чем, – вступился за Беркута могильщик, который спрашивал о молитве. Каждый вымаливает себе жизнь как может. Только смотри, как бы за это спасение они тебя не заставили платить.
– И все-таки лежать там должен был он. А не Борисов! – снова взвился тот, у заднего борта. – Я тоже чуть было не прыгнул к нему! Веревки, видишь ли, развязывать! Фашист, видно, так и прикинул: кто поможет, тот и вытянет свой смертный жребий. Вот мы и тянули. Достался Борисову, святая его душа. Ну, ему достался, что тут скажешь? А мог бы кому-то из нас. И сережки в соломе.