— Не спеши!.. Проголодалась, маленькая! — Рони идет впереди, раздвигая ногами высокую траву. Он в тонких индейских мокасинах, подвязанных у щиколоток сыромятными ремешками. Роса с травы брызжет в стороны, серебряными искорками исчезает на земле. Охотник сильно и заливисто свистит. И Оливия смеется от радости, потому что на его свист какой-то мустанг отзывается мягким приветливым ржанием.
— Иди сюда, черненький! — зовет девушка, протягивая руку с остатком лепешки. — Иди сюда, хороший! Возьми! Возьми! — она ставит ноги на нижнюю перекладину, поднимается над загородкой, придерживаясь левой рукой за столбик.
— Смотри, какая красавица! — Рони тоже протягивает кусок лепешки. Кобылка охотно подходит ближе, обнюхивает руку индейца, дышит ему в лицо. Потом осторожно * откусывает от мягкого пахучего ломтя.
— Ох!.. — охает от неожиданности Оливия, когда какой-то шустрый двухлеток вырывает у нее из пальцев аппетитное угощение и уносится ровным галопом в дальнюю часть загона. — Воришка! Воришка! Хитрый воришка! — успокоенная, она веселится сквозь просохшие слезы.
Возле дома их встречает чета Мартинов. Миссис Лиззи держит в руках стопку чистого белья. Сочувственно смотрит, как Олив переступает негнущимися натруженными ногами.
— Хорошенько помассируй икры! — советует она, когда Олив скрывается в душе. — Жесткой мочалкой натри хорошенько! Не то ночью сведет судорогой! А дня через три болеть уже не будет!
Оливия не отвечает. Она и сама знает, что пройдет день-другой-третий, и ноги станут крепче, выносливее, сильнее. Но похожими на мужские, мускулистыми и жилистыми они у нее не станут никогда! Как бы этого не хотел ее суровый и жестокий опекун Бернард Дуглас!
— Странный этот парень! — из раскрытого кухонного окна выглядывает Мэган. — Такой стеснительный, словно католический монашек!
— Не трогай малыша, Мэган! Не по тебе юное деревце! — сердито замечает Лиззи. — Осталось там что-нибудь в кастрюле для Оливера? Приготовь тарелку! И налей молока в большую кружку.
— Вы полюбили Оливера, точно сына, миссис Мартин! — Мэган немного обижается, понимая, что ее пожилая женщина так полюбить не сможет. — А ведь этот малый — циник и будущий развратник! Все красавчики становятся такими!
Оливия приходит из душа чистенькая, пахнущая лавандовым мылом. Щеки ярко розовые, нежные губы улыбаются.
— Ох, как есть хочется, миссис Лиззи! Подай на стол быка, и я с ним управлюсь в два счета! А тут опять овощное рагу! — она зачерпывает ложкой густое варево, отправляет в рот.
— Мясное, Оливер! Ты же знаешь, что Рони Уолкотт ночью охотился! Застрелил козу! Мы с тобой утром свежевали тушу! — Лиззи специально напоминает девушке о том, что та, кажется, забыла, потрясенная варварскими действиями над мустангами. Она пытается отвлечь девушку, но уже ничто не может отбить у Оливии аппетита. Она даже не слышит того, что говорит старушка Лиззи… И почти засыпает с ложкой у рта… Потом, вздохнув, выскребает остатки рагу и отодвигает тарелку в сторону.
— Как вкусно! Мэган, пожалуйста, вымой мою тарелку! Я — спать! — пошатываясь и широко зевая, Олив направляется в свою комнату. Там плюхается на кровать, так и не успев раздеться.
Оливия спит спокойно и крепко. Тоненькая ниточка слюны тянется от уголка губ на подушку. Ей снится, что она скачет по раздольным лугам верхом на Лили. Их окружает табун маленьких, веселых и нежных тонконогих жеребят… Будущие мустанги мчатся, точно ветер, в сторону снеговых вершин, не касаясь земли своими лаковыми, почти игрушечными копытцами… А потом взмывают в небо и летят, летят словно птицы. И ветер играет и плещет их шелковистыми гривами!..
А там, на белоснежных кучевых облаках сидят мамочка Эстер и бабушка Абигейл Гибсон. Они приветливо машут Оливии руками! Они счастливы и веселы!.. Но Оливии становится грустно, потому что она знает — ей никогда, никогда уже не встретиться с дорогими и милыми ее сердцу людьми. Не ощутить теплых прикосновений их ладоней, не испытать чувства щемящей душу нежности и сладостной сердечной боли!..
Глава 4
Два дня Оливия чувствовала себя совершенно разбитой после поездок по каньонам и горам. Но вскоре мышцы на ногах и впрямь окрепли. По утрам она теперь вставала без мучительного кряхтения, быстро перетягивала грудь свежей повязкой и прикрывалась свободной рубашкой. Миссис Лиззи Мартин помогала ей. Она сшила новые повязки из мягкой ткани и ежедневно стирала их, пока Оливия находилась в поездках, за что девушка была благодарна заботливой пожилой женщине, всегда называя ее «милая миссис Лиззи». Она больше не растирала подмышки пропотевшими повязками, что, разумеется, улучшало ее самочувствие и настроение.