А настоятельница и Мэган, решившие, что она заснула, продолжали разговаривать вполголоса:
— И ведь она ни разу не сказала, что устала, что у нее ломит с непривычки руки и поясницу. Не заплакала, наконец, матушка Энджел!.. А я знала эту девчонку совершенно другой! Капризной, избалованной, дерзкой! Наверное, матушка Энджел, это любовь так меняет людей!.. Но, похоже, не всех! — Мэган тяжело вздохнула и зашептала молитву, перебирая четки.
— Наверное, ты права, сестра Мэри! — настоятельница грузно поднялась, шагнула к двери. — Завтра вы еще день, возможно, проведете в гладильне. Только после этого я отпущу вас в город. А то другие сестры станут обижаться! И так все считают, что я слишком много внимания уделяю разным временным гостям из мира, вроде этой сестры Оливии!
— Но они должны понимать, матушка Энджел, что именно мирские более нуждаются в попечении и заступничестве перед Господом нашим!
Оливия чувствовала, как ее затягивает сон. И в этом мучительном сновидении она все время разворачивает влажные простыни и расстилает их почему-то на траве загонов на ранчо «Клин Крик». А трава снова и снова пробивается сквозь желтоватую, немного подпаленную ткань. И Оливия начинает все сначала… А следом за ней по лугам скользит большой утюг, искры сыплются из отверстий-продушин, зола пышет серыми облачками. И от этого трава становится еще сильнее, зеленее и гуще… А на высоком крыльце большого дома стоят Берни Дуглас и ее отец, они смеются, глядя на нее, и машут руками, приглашая домой и заставляя бросить столь безнадежное, по их мнению, занятие.
Сегодня Оливия проснулась самостоятельно. Она чувствует, что еще очень рано, но поднимается и начинает двигаться по комнате, скрипя зубами от невыносимой тянущей боли во всех мышцах. У нее сильно ломит поясницу. И она, встав на колени, кладет перед распятием несколько земных поклонов.
Ей надо привести себя в чувство к завтраку. Она помнит, как когда-то в детстве Рони Уолкотт учил ее верховой езде. После первого дня скачки у нее точно также болели все мышцы. Но Рони не позволил ей наутро залеживаться в постели. Он вытащил ее из-под теплого мехового одеяла и, выйдя из дома, бросил с размаху в горное озеро Хила, которое плескалось на окраине деревни. Вода в озере была холодная, но такая прозрачная, что виден каждый камешек на его дне. Оливия визжала и пиналась, но Рони был намного старше ее и сильнее. Удивительное дело, после купания боль в растянутых мышцах прошла, словно растворилась в кристально чистой горной влаге.
Вспомнив про Рони Уолкотта, Оливия невольно заулыбалась и замурлыкала. Рони Уолкотта она всегда вспоминает с ласковой улыбкой на лице.
— Ты уже на ногах, Оливия?! — Мэган распахнула дверь кельи. — Ты в замечательной форме, горная козочка! — восхитилась она.
— Зачем ты придумала мне такое прозвище, Мэган?! Я могу и обидеться! — а сама продолжала улыбаться и напевать.
— А поем отчего?! Хороший сон привиделся, Оливия?.. Одевайся! Пора на молитву! Мирские песни в этих стенах не поют!
— Мэган, ты скоро станешь такой же сухой и бесстрастной, как настоятельница Энджел! Но это твое дело! А я сегодня вспомнила замечательного человека Рони Уолкотта, как он воспитывал меня в детстве! Когда у меня заболели мышцы от долгого сидения в седле, то он взял и бросил меня в озеро!
— И ты позволила ему?!.. — Мэган мечтательно улыбнулась: — Он замечательный человек! Потому я и не стала ему навязываться!.. И, в конце концов, Оливия, привыкай называть меня сестра Мэри! — возмущенно заявила она, услышав за дверью чьи-то осторожные шаги.
— Хорошо! Сестра Мэри, посмотри, правильно ли я застелила свое монастырское ложе, которое сегодня уже не казалось мне каменно твердым? — нарочито громко поинтересовалась она.
— Правильно, сестра Оливия! Подушку поставь вот так — уголком! — откликнулась сообразительная Мэган. Она взяла в руки четки и, напевая молитвы из Розария, зашагала впереди Оливии в трапезную.
Сестры с изумлением смотрели на воскресшую и совершенно оправившуюся от усталости Оливию.
— Господь милосерден и к тем, кто усердно молится, и к тем, кто усердно трудится, не подчиняясь физическим немощам и не давая им угнездиться в нашей слабой и бренной плоти, — матушка Энджел, видимо, очень любила такие показательные примеры.
— Только что я застала сестру Оливию за усердной молитвой! — Мэган сделала самый серьезный и многозначительный вид. — Господня милость исцеляет и самых ярых грешников, матушка! Сердечно и искренне покайтесь и получите милость от Господа нашего по заслугам вашим!