— Эти двое с дорожной сумкой? — ответил он. — Они отметились в книге регистрации, взгляните!
Бросив беглый взгляд, я прочитал: Анри Десноэль, тридцати двух лет, и Эдмон Шалегрин, двадцати шести лет, оба из Версаля, и оба мясники.
Они были хорошо и элегантно одеты, несмотря на шляпы-котелки и дорожные пальто; высокий так вообще показался мне аристократом, что читалось во всей его внешности, выражении лица, аккуратных манерах, и неизменных перчатках. Между ними, впрочем, было определённое сходство: те же тёмно-синие, почти чёрные глаза, одинаковые длинные рыжеватые усы, подчёркивавшие резкие черты профиля; но высокий был гораздо бледнее, словно утомлённый и страдающий от хандры.
Час спустя я уже забыл обо всём этом, был вечер Марди Гра и улицы пестрели от разнообразия масок. Я вернулся около полуночи и поднялся в свой номер; уже наполовину раздевшись, я собирался лечь спать, когда в соседнем номере раздались голоса — то были мои мясники. Почему это иррациональное любопытство, которое ранее уже овладело мной у стойки регистрации, вернулось вновь? Я невольно прислушался.
— Значит, ты не хочешь переодеваться, чтобы пойти на бал? — спросил голос старшего. — Мне стоит беспокоиться? Что с тобой, ты болен?
Но когда другой не ответил, старший продолжил:
— Ты пьян, ты всё ещё пьян?
Тогда другой голос, звучавший хрипло и жалобно, произнёс:
— Это твоя вина, почему ты позволил мне пить? Мне всегда нехорошо, когда я пью это вино.
— Ладно, тогда давай ложиться, — раздался резкий голос. — Держи свою ночную рубашку.
Я слышал, как щёлкнули открывшиеся застёжки дорожной сумки.
— Так ты не пойдёшь на бал? — спросил пьяный голос.
— Какое удовольствие слоняться по улицам в костюме одному? Нет, я тоже лягу спать.
Я слышал, как он яростно взбивал матрас и подушку, а затем раздался звук разбрасываемой по комнате одежды — мужчина разделся. Я прислушивался, стоя босиком возле двери и тяжело дыша.
— Такие прекрасные костюмы, жаль! — нарушил тишину голос высокого человека, и послышался шелест шёлка и атла́са.
Я прильнул глазом к замочной скважине, но освещавшая мою комнату свеча не позволяла что-либо разглядеть в соседней комнате, поэтому я потушил её. Кровать молодого человека стояла напротив смежной двери, и, опустившись на стул рядом с ней, он оставался совершенно неподвижен. Его голова соскользнула со спинки стула и покоилась на подушке, лицо было необычайно бледным, а взгляд казался рассеянным; шляпа валялась на полу, жилет был расстегнут, как и ворот рубашки, галстука же не было. Он выглядел так, словно его задушили. Второй, которого я не видел, пока не напряг зрение, бродил в одних носках и трусах вокруг стола, заваленного яркой тканью и блестящим атласом.
— Чёрт, я должен это примерить! — воскликнул он, не обращая внимания на своего спутника, и, встав перед зеркалом, в котором отразилась его изящная и стройная мускулистая фигура, накинул длинное зелёное до́мино с чёрным бархатным капюшоном, эффект которого был столь ужасным и странным, что я едва сдержал крик, настолько увиденное взволновало меня.
Я больше не узнавал человека в этих бледно-зелёных шёлковых одеждах, окутавших и увеличивших его фигуру, а также скрывшей его лицо металлической маске под тёмным бархатным капюшоном. То был уже не человек, а обретшее форму и существовавшее наяву жуткое безымянное существо, чьё пугающее незримое присутствие отравляло мои ночи на Рю Сен-Гийом. Пьяный человек наблюдал за этой метаморфозой растерянным взглядом из угла кровати, дрожь охватила его с головы до ног, колени тряслись, а зубы стучали от ужаса; он сложил ладони, словно в молитве. Призрачная фигура в зелёном медленно и бесшумно поворачивалась в центре комнаты при свете двух свечей, и я ощутил пристальный взгляд её жутких глаз, скрытых за маской. Скрестив на груди руки, она устремила свой взор на лежавшего человека, встретившись с его невыразительным, но понимающим взглядом. А затем тот, словно охваченный приступом безумия, сполз со стула на пол, схватился руками за накидку и погрузил голову в её складки, что-то неразборчиво бормоча, он оскалил зубы и закатил вытаращенные глаза.
Какая мистическая связь существовала между этими двумя людьми, какие воспоминания о непоправимом прошлом вызвал в памяти безумца вид призрачной мантии и серебристой маски? О, это бледное лицо и протянутые в мольбе руки, судорожно цеплявшиеся в экстазе за одежды фантома! О, эта сцена шабаша в обстановке обычной меблированной комнаты! И пока один хрипел, пытаясь исторгнуть из глубин разинутой чёрной дыры своего рта сдавленный крик, другой скользил, отступая назад и волоча за собой валявшегося у его ног загипнотизированного несчастного.