Мне же название «Тенистая» всё ещё напоминает книги ужасов Р. Л. Стайна или что-нибудь в этом роде. Но, может быть, папа и прав. Возможно, я просто не даю нашему новому месту ни единого шанса мне понравиться.
– Вполне справедливо. Но только в ваших сегодняшних планах по поводу меня вы кое-чего не учли. На улице холодно.
– Привидения были холодные, – перебивает меня Джон, и папа бросает на него сердитый взгляд. Маленький Джон морщит лоб. – Они были! Точно! Честное слово! Я лежал в постели, когда они всё вокруг заморозили!
Отец ерошит себе волосы и вновь переключает внимание на меня, но на душе у меня уже неспокойно. У меня из головы не выходят слова Джона о том, что привидения были холодными.
И вдруг вспомнила! Ночью меня разбудил крик. Или плач. Притом достаточно долгий, чтобы понять, что пальцы моих ног торчат из-под какого-то небольшого стёганого одеяла. Мне пришлось им накрыться, потому что моё ещё не было распаковано. Так вот, пальцы были холодными как лёд! И всё вокруг тоже стало холодным. Я присела, чтобы получше укрыться, и почти уверена, что видела пар от собственного дыхания! Бессмыслица какая-то.
– Папа, ты думаешь, здесь что-то не так с… гм… ну, в общем, с отоплением? Во Флориде нам ведь никогда не приходилось обогревать дом…
Нам не требовались большие металлические конструкции, как здесь.
– Радиаторы, что ли? Да нет, я думаю, что они работают нормально и с ними всё в порядке. Кроме того, сейчас не так уж и холодно. – Он смотрит на свой мобильник. – Да-да, Тесса. Вероятно, тебе кажется, что здесь прохладно, ведь мы так привыкли к теплу в Форт-Майерсе.
Внимательно прислушиваясь, я улавливаю низкое шипение, доносящееся из той штуки в углу. Радиатор. Становится теплее. Значит, папа, видимо, всё-таки прав.
– А что касается призраков, то, думаю, у нашего малыша просто невероятное воображение. Видимо, когда-нибудь он станет прекрасным художником или даже писателем-фантастом. – С этими словами папа крепко обнимает Джона, и оба смеются.
Я выглядываю из окна, немного успокаивая себя тем, что папа и Джон вполне счастливы. Почему бы и нет? Папа получил работу, о которой мечтал, а Джон… он ведь просто ребёнок. Не так уж трудно оставить всё, когда ты только пошёл в детский сад. Когда я сама ходила в детский сад, целью моей жизни было научиться считать до ста.
Папа щёлкает пальцами, отвлекая моё внимание от проплывающей по небу группы облаков.
– Вперёд! Наслаждайтесь запахом опавшей листвы и горящих каминов! Наслаждайтесь октябрём! Не успеете оглянуться, как наступит ноябрь. А о зимах на Среднем Западе я слышал удивительные вещи.
Конечно, слышал. И все слышали. В прошлом году мой преподаватель естественных наук сказал, что однажды в районе Чикаго пронёсся полярный вихрь, погубивший большую часть рыб во всех прудах, озёрах и реках в радиусе пятисот миль вокруг. А что сделала моя семья? Не придумала ничего лучше, как приехать именно сюда!
– Послушайте, мама скоро вернётся, а мне нужно на некоторое время съездить в Филармонический центр. Может, составите мне компанию? Посмотрите мой новый офис?
Слово «офис» он произносит с улыбкой, и я чувствую его радость. Я понимаю, что он взволнован, и, наверное, разделяю с ним это волнение.
И всё-таки мне по-прежнему не очень весело. Мне пока не хочется в Филармонический центр, потому что именно сейчас я ненавижу его. Что-то бормоча, Джон поворачивает голову Рено в моём направлении. Тёмные линии по бокам подбородка Рено – это просто разрезы, благодаря которым рот открывается и закрывается. Но издалека они похожи на следы крови. Венозной крови. Я с содроганием наблюдаю, как прямоугольные челюсти-деревяшки громко щёлкают, словно что-то произносят…
– Хочешь поиграть, Тесс?
Когда я слышу тонкий голосок Джона и вижу, как синхронно с ним двигаются челюсти Рено, мне становится не по себе. Я вскакиваю со стула и мчусь к двери. Я чувствую, что Рено всю дорогу наблюдает за мной, и по спине пробегает холодок. Я не могу ничего сказать Джону, потому что не хочу обидеть брата. Но мне кажется, дело не в уродстве Рено… Просто… я слегка побаиваюсь его. Папа нашёл Рено на дворовой распродаже в Форт-Майерсе и купил всего за пять долларов. За такую мерзость – просто грабёж. Это скорее экспонат для какого-нибудь мрачного музея, но не для нашего дома.