— Я не знаю. Тот молодой парень, приятель мужа хозяйки… он тоже выглядел подавленным. Он как будто все время к чему-то прислушивался.
— Вы говорили с ним об этом?
— Лишь однажды. До этого я с ним и парой слов не перекинулась, так — махали друг другу рукой издали, улыбались при встрече: на кухне, в саду или за обеденным столом. Но вчера утром, когда я относила в стирку грязные вещи… в тот маленький домик, где стоят стиральные машинки… я увидела его. Он сидел в углу, на корточках, положив голову на колени. Я окликнула его, и он испугался. И глаза у него были несчастные. Он сказал, что дом его напрягает. Что он не может находиться там долго.
— И это все?
— Мы немного поговорили об Африке, куда бы не хотели попасть ни он, ни я. На этом все и закончилось. Ужасно чувствовать себя никому не нужным персонажем, чье присутствие только терпят.
— Отчего же вы не уехали?
— Тео было не вытащить отсюда.
— Поэтому вы скандалили и напивались?
— Тео было наплевать. Ему было наплевать на нашу поездку в Англию, а ведь там его ждали на презентации книги. Вместо этого он примчался сюда. За какие-то несколько дней он все забыл. Для него существовала только эта ведьма.
— А вы не преувеличиваете?
— В том, что она ведьма? Нисколько. Она управляет здесь всем — людьми, вещами и животными.
— Собакой и двумя кошками?
— Это не единственные кошки. Есть еще одна.
— Я видел только двух.
— Все видели двух. Кроме меня. И, возможно, этого парня.
— А вы не поинтересовались у хозяйки, что это за третья кошка ошивалась здесь? Это же легко проверить.
— У меня не было желания разговаривать с ней. Ненавижу фальшивое радушие и показную доброжелательность. И абсолютно холодные и мертвые глаза в комплекте с доброжелательностью. Ей вроде бы все равно, как реагируют на нее остальные, но стоит только хоть кому-нибудь отвлечься… на другого человека или что-нибудь менее существенное… она тут как тут. И глаза сразу оживляются… Две раскаленные кочерги, вот что такое ее глаза! Так и норовят ткнуть тебя и прожечь кожу до кости. Оставить рубец на долгую память.
— То есть если бы покойная была… скажем, предметом… она была бы раскаленной кочергой?
— Почему? Вы невнимательно слушаете. Я говорила всего лишь о ее глазах. У вас странный метод ведения допроса.
— А у вас богатое воображение. От природы? Или развилось само, в процессе употребления горячительных напитков? Или это были не только напитки?
— Что вы имеете в виду?
— Вы знаете, о чем я. В этой тихой заводи полно юных натуралистов, шпионящих друг за другом. Все что-то видели, слышали и случайно находили.
— Быть может, общими усилиями им удастся найти и убийцу?
— Не исключено. Вы ведь не присутствовали на фейерверке в саду?
— Нет. Я почувствовала себя неважно и осталась в доме.
— Который вы так ненавидите?
— Ну хорошо… Я расскажу вам, как было дело. Я расскажу вам то, что помню. А помню я не так уж много — все из-за виски. Когда эта престарелая француженка утешала меня и советовала отнестись ко всему философски, мы пропустили с ней по стаканчику. После виски мне немного полегчало, чувство тревоги стало не таким острым. Конечно, злость на Тео никуда не делась, и я решилась повторить алкогольный опыт.
— Вдвоем с француженкой или сами?
— Кое-кто к тому времени уже пристроился к столам с выпивкой, так что это не было похоже на «надираться в одиночестве».
— Когда же вам полегчало окончательно?
— Когда я высказала вслух все, что думаю об этой стерве. Мне сразу стало лучше. Намного, намного лучше. Мы еще поболтали с русской, а потом я отправилась в дом, за виски.
— Решили выпить еще?
— Решила избавиться от остатков дурного настроения. И от этой напыщенной свиты уродов заодно. Мне никого не хотелось видеть. Даже Тео. Мне хотелось заснуть и…
— Не проснуться?
— Проснуться в другом месте. Жаль, что это было невозможно.
— Но попытаться стоило?
— Мое пребывание здесь и так сплошные попытки. Принять ситуацию, обуздать ситуацию, пустить ситуацию на самотек… Вот и тогда я попыталась прорваться на кухню, к хозяйскому бару, но кухня уже была оккупирована ведьминым муженьком и его приятелем. Первый жаловался на жизнь, второй пытался его успокоить.
— Жаловался на жизнь?