Он кивнул и потянулся за вещами, пытаясь больше не смотреть на неё. Несмотря на войну в душе, тело снова предательски быстро отреагировало на вид обнажённой девушки, отчего Гарри начал чувствовать себя каким-то извращенцем.
Назад они шли молча, каждый погруженный в свои нелёгкие мысли. Глядя на то, как Гермиона, опустив голову, пинает встречавшиеся на тропинке камушки, на её задумчивое безжизненное лицо, Гарри стало тошно от самого себя. Хотелось броситься на колени и умолять её о прощении, обещать совершить что угодно, лишь бы снова увидеть улыбку на родном красивом лице. Она ни в чём не обвиняла его, но от этого становилось ещё невыносимее. Лучше бы накричала, врезала бы ему по голове, запустила бы парочку жалящих… Что угодно, только не это напряжённое молчание, с каждой минутой высасывающее из него частицы жизни, словно сбежавший из Азкабана дементор.
А вот и Нора со знакомым, слегка запущенным садом, каменной оградой, оплетённой узловатыми ветвями старых деревьев и заросшим прудом с противно-квакающими обитателями. У самого входа в дом Гарри всё-таки не выдержал и, взяв подругу за руку, выдал на одном дыхании:
— Гермиона, я знаю, что не заслуживаю этого, но я не знаю, что на меня… как… Прости меня, пожалуйста, — и он, наверное, впервые за всю жизнь по собственной инициативе сжал её в объятиях, ожидая чего угодно, но только не того, что она обнимет его в ответ.
— Гарри, мне не за что тебя прощать.
— Но я не должен был…
— Мы оба участвовали в этом, — она отстранилась и потрепала его по волосам, как раньше, и лишь грустный влажный взгляд выдавал её истинное настроение и полоснул словно бритвой по венам. — Извини, я хочу… мне нужно… побыть одной…
Гарри кивнул и выпустил её руку, повисшую безвольной плетью вдоль туловища. Он молча смотрел, как родной силуэт скрылся из вида, поглощённый стенами волшебного жилища. В голове всё перемешалось. Разум, если таковой вообще у него имелся, в чём он последнее время стал сомневаться, вёл изматывающие споры внутри его головы. С одной стороны — он безумно боялся потерять дружбу и сожалел о своей минутной слабости, с другой — это было лучшее, что происходило с ним в жизни. Все прошлые мимолётные увлечения: Чжоу, Джинни — молниеносно померкли в его памяти и стали казаться абсолютно не важными. Что-то щёлкнуло в нём на пляже, заставив по-другому посмотреть на девушку, которая столько лет была рядом, не раз спасала ему жизнь, никогда не предавала и всегда в него верила.
И чем он отплатил ей? Постоянно подвергал опасности? Лишил невинности, наплевав на то, что она невеста Рона? Перешагнул черту, поддавшись минутной слабости и воспользовался тем, что она ему доверяет? Кулак Гарри с размаху врезался в стену дома, но хруст костяшек и резкая боль в пальцах не остановила нарастающий ком в груди, увеличивающийся, подобно гигантской кляксе и заполняющий каждый сантиметр тела. Он рухнул прямо на землю, опершись спиной на стену и не решаясь войти в дом, дабы не встретиться с любимыми выразительными глазами.
Всё медленно, но верно вставало на круги своя. Гарри знал, что должен умереть, ведь шанс выжить против Волан-де-Морта был чуть ли не нулевым. Видно, поэтому любовным переживаниям в его жизни практически не было места. Джинни… А что Джинни? Просто вертелась рядом и, по сути, сама придумала их отношения, в которые Гарри толком и не вступил. Рон и Гермиона — вот что было камнем преткновения. Молодой человек только сейчас понял, что после победы внутри его поселилась разъедающая душу ревность. Он настолько сросся с подругой за эти годы, что видеть её в объятиях кого-либо другого, даже Рона, становилось неприятно. Гарри не понимал сам себя, по крайней мере, до сегодняшнего момента. Сейчас же всё встало на свои места, при этом внеся в его жизнь ещё больше хаоса.
Он ревнует Гермиону! Он хочет Гермиону! Он, василиск его подери, ЛЮБИТ Гермиону!
Гарри уронил лицо на собственные ладони, издав гортанный рык отчаяния.
Он точно самый настоящий олень!
***
Ни тёплый душ, ни успокаивающий ромашковый чай не могли усмирить мозг и позволить Гермионе провалиться в спасительный сон, который был ей просто необходим. От мыслемешалки в голове она, казалось, сходила с ума. Девушка не могла объяснить себе причину столь странного собственного поведения. С одной стороны — тело ещё трепетало и покалывало от новых незабываемых и волнующих ощущений. С другой — чувствовала себя аморальной распутницей, которая, являясь невестой одного друга, так бесстыдно отдалась другому. И, самое страшное, не жалела об этом, ведь то, что она испытывала в объятиях Гарри невозможно было сравнить ни с чем. И она, глупая, думала, что влюблена в Рональда? Гарри, это всегда был Гарри… Просто слишком разумная Гермиона вовремя смогла взять себя в руки и загнать это чувство так глубоко в пещеры собственного мозга, что сама поверила в дежурную фразу «мы как брат и сестра».
Раскладывая всё это по полочкам в своей голове, Гермиона погружалась в бездну отчаяния, так как в сложившуюся ситуацию были вплетены другие люди. И Гарри, наверняка, любит Джинни. Ведь он был в немалом шоке от произошедшего и явно дал понять, что жалеет обо всём. Мерлиновы подштанники! На глаза наворачивались слёзы и Гермиона уткнулась лицом в подушку. Не об этом она мечтала в свой первый раз! Услышать от мужчины, подарившем ей самые прекрасные ощущения в жизни, — «Я не хотел». Внутренности скрутило, словно в барабане стиральной машины, и Гермиона, уже не в силах сдерживаться, разрыдалась, мысленно проклиная себя за слабость.
***
Гарри спустился на кухню. Несмотря на то, что на дворе хозяйничала глубокая ночь, уснуть ему так и не удалось. И на этот раз причиной были не кошмары с участием Тёмного Лорда. Все мысли занимала подруга, которая ещё с вечера закрылась в комнате и не выходила из неё. Гарри мучился чувством вины, проклинал себя, что не смог остановиться. Но, наверное, если быть предельно откровенным, будь у него возможность повернуть время вспять, — вряд ли бы у него хватило выдержки повести себя по-другому. Он бы не смог отказаться от того, что произошло между ними. Держать Гермиону в руках, неистово целовать, изучать её шикарное тело, чувствовать ладонями безупречную кожу, погрузиться в неё, ныряя в омут новых неизведанных ощущений — да за это душу можно было продать безносому. Да, было безумно стыдно перед ней и перед лучшим другом, которому ещё придётся смотреть в глаза. Но так хотелось быть ближе, снова обнять её… Гарри непроизвольно подошел к двери комнаты, которую Гермиона делила вместе с Джинни, и затих.
Давай ещё вломись к ней, мерзавец!
Из щелей лился чуть заметный свет, подсказывая, что подруга не спит и парень уже потянулся к ручке, но рука застыла в воздухе, так как до ушей донеслись девичьи рыдания. Гермиона плакала, отчего сердце Гарри больно сжалось и он, казалось, забыл, как дышать.
Проклятье!
Это было больнее «Круцио». Стоять тут и понимать, что это из-за тебя, что ты причина её слёз, что она, наверняка, миллион раз пожалела о случившемся.
Гарри отшатнулся от двери, словно получил пощёчину, и стрелой влетел вверх по лестнице. Оказавшись в комнате Рона, он с силой смёл с тумбочки вещи на пол и, рыча, больно запустил руки в собственные волосы, взлохматив их ещё больше. Ярость клокотала внутри, подобно разъярённому огню в кузнечном горне, гнев бил через край. Парень врезался уже разбитыми костяшками в стену и взвыл от боли, которая была скорее внутренней, чем внешней. За слёзы Гермионы Гарри не раз хотелось набить морду Рону, а теперь вышло так, что его несдержанность принесла ей больше бед, чем все выходки рыжего друга.
Он терял её… И вместе с этим понимал, что она нужна ему, как воздух, наполнявший лёгкие. Гарри, уже абсолютно не контролируя себя, просто громил комнату, как когда-то кабинет директора. Но это не помогало… Ничего не помогало… Наконец, обессилев, он упал на кровать и из глаз брызнули слёзы отчаяния. Он бы жизнь свою отдал не задумываясь, если бы мог что-то исправить и не заставлять Гермиону страдать. Но, к сожалению, он был всё ещё жив и даже относительно здоров, не считая разбитых в мясо рук, напоминавших о себе саднящей болью.