Выносить все это мне помогало присутствие подруг, Бренды Льюис и Дотти Олсен. Впрочем, «подруг» – это сильно сказано; мы проводили время вместе скорее из-за отсутствия выбора, чем по собственному желанию. Не будучи ни популярными, ни отверженными, мы с трудом заводили друзей, каждая – по собственным причинам. Мой характер некоторым казался колючим и невыносимым; Бренда была чернокожей (а мы, несмотря на стремление основателей колонии к равноправию, судя по всему, так и не смогли оставить свои предрассудки на Земле); а Дотти – такой застенчивой, что многие считали ее дурочкой. Обстоятельства сделали нас союзницами. Мы ели вместе, а если на уроке наш класс разбивали на группы, мы естественным образом оказывались в одной. Когда нас отпустили на обед, я нашла их в нашем обычном месте – в тени складского сарая в нескольких сотнях футов от школы.
Девочки встретили меня непривычным молчанием, и я немедленно насторожилась. Я уселась рядом с ними и достала принесенную из дома еду. Папа, видимо из жалости ко мне, упаковал мне в качестве лакомства сладкую булочку. Я достала сначала ее, проигнорировав тощий сэндвич, оторвала кусок и запихнула его в рот.
– Ты где ее взяла? – спросила Дотти.
– В сумке, – ответила я, помахав сумкой для завтраков и выпучив глаза.
Дотти смущенно потупила взгляд, и я немедленно устыдилась.
– Не надо так, – сказала Бренда. А потом повернулась к Дотти: – Она взяла ее в закусочной. Где еще?
– Я не специально, – извинилась я. И посмотрела на Дотти: – Хочешь кусочек?
Дотти кивнула, и я угостила ее. Естественно, мне пришлось оторвать кусочек и для Бренды, и неожиданно от моего сокровища осталась только половина. Меня это раздосадовало – их-то, в конце концов, никто не грабил. Но я старалась этого не показывать.
– Я думала, у вас из закусочной все забрали – сказала Дотти.
– А вот и нет. У нас еще куча всего осталась. – Я, конечно, преувеличивала. Никакой кучи у нас больше не было. Но и подчистую нас не обнесли. Однако я не хотела рисковать своей нежданной славой, рассказывая все как есть.
– А правда, что с ними была женщина? – спросила Дотти.
– Правда.
– Я знаю, кто это, – заявила Бренда.
Я уставилась на нее.
– Нет, не знаешь. Откуда тебе знать?
– Она возчица, как мой папа. Перевозит товары из одних поселков в другие. Ее зовут Салли Милквуд. Только она в другие места ездит.
– В Броулис-Кроссинг, что ли?
– И не туда. Дальше.
– Дальше ничего нет.
– Мои родители говорят, что есть. Мои родители говорят, там живут индейцы.
Последнее слово она произнесла осторожным шепотом. Мне эта идея показалась бредовой и в чем-то захватывающей. Понимая, что Бренда вот-вот перехватит у меня главную роль, я перевела разговор на Сайласа Мундта и культистов.
– Один из них был из пустынного культа, – сказала я. – Может, даже из культа каннибалов.
Это сработало. Они уставились на меня голодными взглядами.
– Откуда ты знаешь? – спросила Дотти. – Кто-то из них пытался тебя сожрать?
– Мне кажется, они поели прежде, чем к нам прийти. Но у Сайласа была кровь на губах. Наверное, он слегка кем-нибудь перекусил. Может быть, младенцем.
– Фу! – Они были в восторге.
– У него на куртке был выжжен мотылек, – я склонилась поближе к ним. – Один из тех, что селятся в мертвецах.
Дотти передернуло:
– Какая гадость.
Бренду это, похоже, не впечатлило:
– И ничего не гадость. Это мотылек-могильщик. Они выращивают в трупах растения. Превращают людей в маленькие сады.
Я наморщила лоб. Мне о таком не рассказывали. В этом была болезненная красота.
– Откуда ты знаешь?
Бренда пожала плечами:
– Я слушаю, о чем говорят родители, когда думают, что я сплю. Папа много знает о насекомых. Эти культисты им поклоняются, или что-то вроде того.