— Да некогда им словотворчеством заниматься, работают, — вставил Александр Витальевич.
Тетю Клаву, никогда не забывающую срезать свежий букет для столовой или дискотеки, студенты слушались и уважали, хотя она их вздрючивала по первое число, если, не дай бог, кто срывал с клумбы цветок для любимой, промахивался, бросая окурок в урну, или как-то еще нарушал правила поведения во вверенном ей пионерском лагере.
Они дошли до конца аллеи, и Полина в нерешительности остановилась: вернуться назад или прогуляться к Фроськиному омуту.
— Что-то вас все время к этому омуту тянет? — перехватил ее взгляд Александр Витальевич. — Какая-то нездоровая тяга к тайнам истории. Может, к нашим полям лучше сходим? Глянем, убрали мешки или нет, чтобы командиру доложить.
Полина усмехнулась, но возражать не стала, покорно пошла следом — какая разница, куда идти?
Ближнее поле, которое начиналось сразу за лагерем, где студенты убирали на прошлой неделе (не пришел автобус, и пришлось "озадачивать" их тем, что было под рукой), производило тягостное впечатление. Картошка до сих пор не убрана, медленно гниет в мокрых мешках, сиротливо торчащих вдоль борозд. Остальная, на которую мешков не хватило, — ссыпана в кучи. Отмытые дождем, картофелины тускло белеют большими зловещими пирамидами, проступая из тумана.
— Да-с, — присвистнул Александр Витальевич, — картинка! Прямо верещагинский "Апофеоз войны", и главное — воровать удобно, дорога рядом. А что, сунул мешок в машину — и с концами… Петя прав: надо сказать студентам, чтобы хоть пару мешков на кухню отволокли. Пока есть под боком…
— А как же педагогика? — съязвила Полина.
— Какая уж тут педагогика! Все равно студенты видят, как она тут гниет, мимо ведь ездят. А вермишель и в самом деле уже в горло не лезет.
Дорога повернула от поля, повела вдоль широкой поляны к опушке. От скошенной травы в свежих стожках вкусно тянуло сеном.
Вдруг Полина заметила, что Александр Витальевич слегка прихрамывает.
— Ногу натерли?
— Немного. Надо носок поправить — сбился.
Свернул к ближайшему стожку, сбросил бушлат и, кинув его на стерню, плюхнулся на землю, стал натужно стаскивать сапог. Снова натянув сапог, откинулся на стожок, глубоко втянул в себя душистый сенной запах:
— Лепота! Посидим немного?
Полине как-то неудобно было напомнить Александру Витальевичу, что погода для этого не совсем подходящая — сыро все же. После некоторого колебания опустилась рядом. Стог пах лугом, рекой, разнотравьем.
— Лепота! — повторил Александр Витальевич; выдернул из стога травинку, закусил ее зубами. — Верно, Полина?
— Васильевна, — поправила она, повернувшись к Александру Витальевичу.
Он тоже повернулся к ней, их взгляды встретились, Полина поспешно отвела глаза в сторону. И тут заметила шагающего по дороге Галкина. Он так неожиданно возник из тумана, что Полина, не успев что-либо сообразить, вскочила на ноги и скрылась за стожком. Александр Витальевич, ничего еще не понимая, тоже последовал за ней. Уже подхватывая бушлат, увидел Галкина и все понял. А Полина тем временем была далеко — шла быстро, не оборачиваясь.
"Вот дура-то! — ругала себя. — Господи, какая дура! Чего вскочила? Словно меня застали на чем-то постыдном…" Но ведь и в самом деле застали — вдвоем, в уединенном месте. Что Галкин мог подумать? Не объяснишь же ему, что носок…
Александр, видимо, понимал ее состояние — молча шел сзади, соблюдал дистанцию. И, лишь дав порядочный крюк, когда они уже подходили к лагерю, нагнал, осторожно взял за локоть:
— Успокойтесь, ничего же не было…
— Глупо-то все как! — покачала головой. "Интересно, видел он нас или нет?"
В лагере было по-прежнему тихо — у ворот стоял пустой автобус, перед корпусом нарисовались в тумане два сонных студента и тут же исчезли в подъезде. "Плохи дела", — подумала Полина. Александр Витальевич, наверно, думал то же самое, она не решалась на него взглянуть.
Через несколько минут Аня рассказала, что произошло в их отсутствие, — капитан не мог говорить, сорвал голос, "беседуя" со студентами.
Отряд, оказывается, и в самом деле забастовал. Причину Аня так и не могла понять — кричали все сразу, были всем недовольны, начиная от погоды и кончая вилами, которыми заменили комбайны. Возмущались и тем, что плохо кормят и не вывезли с поля картошку: "Зачем же мы спины гнем? Она же все равно гниет!"
"Но мы-то тут при чем? — возмущалась Аня, обращаясь почему-то к командиру. — Можно подумать, будто мы технику и горючее поставляем!"
Потом студенты вспомнили, что картошка — дело добровольное. И ни за что не хотели слушать командира, тщетные его доводы, что думать об этом надо было в институте…