Сначала письма
«…Родом я из Таганрога. До призыва работал фрезеровщиком на комбайновом заводе, откуда призвали служить в пограничные войска, о чем и мечтал! Теперь — младший сержант. Зовут меня Владимир.
Обращаюсь с огромнейшей просьбой — помочь мне в одном личном вопросе. В письме ведь всего не расскажешь. Ну, как могу. За месяц до своего призыва я совсем неожиданно, очень просто и случайно познакомился с кареглазой девчонкой. Много нужно писать, чтобы вы смогли понять, как я ее любил; как мы с первого вечера начали понимать друг друга с полуслова, видно, мы действительно должны были встретиться с нею! До моей отправки в армию оставалось все меньше дней, а мы все сильнее привыкали друг к другу, и становилось тяжеловато на душе, что придется расстаться. Однажды вечером мы говорили о жизни, а потом разговор продолжили клятвой друг другу, что мы всегда, всю жизнь будем вместе, что, как бы ни было трудно ей, она будет меня ждать и обязательно дождется. Я смотрел ей в глаза и верил, потому что не мог не поверить. На память я подарил ей пластинку с песней, где есть такие слова: „Другой бы улицей прошел, тебя б не встретил, не нашел“. Она обещала приехать ко мне на проводы, но не приехала. Конечно, я был очень расстроен, но у меня оставалась надежда, что она по-прежнему моя и только моя. Недели через полторы я написал ей письмо. И вдруг очень скоро получаю долгожданный, дорогой ответ. Письмо было очень добродушное, родное, приятное. В нем она писала, чтоб я не обижался, что между нами по-прежнему все хорошо. Я написал ей очень большое письмо, а затем начал писать почти каждый день и с нетерпением ждал ответа. Но писем от нее до сих пор нет. И что уж я ей только не писал, о чем не просил, какие только вопросы не задавал. Но в ответ — молчание. Как мне быть? Я думаю, в любом случае (может, и парень другой у нее, только я этому почему-то не верю), но все же хотя бы какое-то письмо можно ведь написать? Невольно возникают дурные мысли: иногда я думаю, что с ней случилось что-то серьезное. Мне становится все безразличным, иногда кажется, просто с ума схожу. Прошло столько времени, а я все прежний и не могу ее забыть. Напишите ей, объясните все. Что мне остается делать, о ком мечтать, кого любить, кому верить или просто зачем тогда жить?»
«…Мне недавно исполнилось 18. Эти годы, кажется, должны были бы быть самыми радостными, счастливыми — все-таки это лучшие годы юности, а они выдались такими тяжелыми! Прежде всего — страшная болезнь, расстройство мозгового кровообращения. До сих пор я с ужасом вспоминаю бессонные ночи, когда заснуть не в состоянии и не помогают никакие лекарства; ночи, наполненные жутким страхом и тоской, когда больную голову сжимает невидимый обруч, и я с ужасом слышу какой-то гул моторов, вой и треск, как в испорченном радиоприемнике. Наверно, я бы не выдержала, если бы не друг, который тогда был веселым, добрым и сильным. Здесь и вымытые за меня полы, и решенные задачи по алгебре, которую я совершенно не могла понять, здесь и ласковое слово, и букеты цветов, которые он мог добыть в нашем степном городишке в Казахстане, и его смешные и трогательные песенки. Он чудесно играл на гитаре, пел и писал музыку. И боль отступала, исчезали страх и тоска. Часто он сочинял для меня забавные песенки, которые трогали меня до глубины души, а сейчас я не могу повторять без слез такие строчки:
Но самой большой помощью и поддержкой был его взгляд. В минуты, когда мне весь свет был не мил, когда я ненавидела людей, себя, свою болезнь, когда приходила в расстроенную голову страшная мысль: „А когда же смерть?“ — я встречала его взгляд, ласковый и твердый. И этот взгляд, полный любви, внушал мне веру и надежду.
Да, это был истинный друг. Друг, которому веришь, как себе. И даже больше, чем себе. Именно он поставил меня на ноги, не давая ни на минуту потерять веру в счастье.
Гибель его была нелепа и бессмысленна. Дорожная катастрофа. Он оставался жив, но ненадолго. Когда меня в первый раз пустили к нему, он был весь в бинтах, подпорках и каких-то проволоках. Это было жутко. Я бы упала тут же, если бы не встретила снова его взгляд — по-прежнему твердый и ласковый. Он был прежний — добрый и сильный. Больше всего он переживал то горе, которое досталось из-за него на долю его матери и мне. Он старался утешить нас, шутил и смеялся так, что иногда я даже забывала, в каком он ужасном состоянии. Над его койкой висела старая гитара, которую он любил за сильный, глубокий звук. Он настоял, чтобы ее разрешили принести в больницу и повесить над кроватью. Играть он не мог. Он просил меня сыграть что-нибудь, и я играла как могла. А он слушал и мечтал вслух о том, как он сам будет играть на ней новые песенки. Не довелось. Когда я пришла к ему в последний раз (я, конечно, не знала, что это последний), он был задумчив и грустен. А под конец сказал: „Знаешь, гитару возьми с собой. Пусть у тебя будет“. Тогда я не поняла потрясающего смысла этих слов, не поняла, что это прощальный дар. На другой день я узнала, что он умер. Умер под утро, когда занимался майский солнечный день. Это был страшный удар, а я сама еще недавно оправилась от болезни…