Нелюбимым не остается — зато живет нелюбящим. Еще неизвестно, что страшней. Паршивая штука — всю жизнь держать в наморднике собственную душу.
Но и это еще не все. Человеку, оказывается, мало быть просто любящим и любимым. Ему позарез необходимо быть понятым!
Ну скажите, что не хватало пушкинскому самозванцу? Чуть-чуть терпения — и получил бы сразу и корону, и Марину. Но что власть над страной и красавицей! Отрепьеву, умному, хитрому, азартному и не трусу, хотелось кое-чего посущественней: чтобы женщина поняла. Во имя этого — риск всем достигнутым. Во имя этого великая сцена у фонтана.
Говорят, Наполеон в молодости так страдал от женского непонимания, что потом всю жизнь мстил слабому полу по-мальчишески зло и изощренно. Даже жениться вместо себя послал подчиненного с доверенностью, маршала Бертье…
Так что же такое любовь?
Наука?
Искусство?
Колумбова тропа на воде?
Дело не в формулировках. Дело в жизненных дорогах, которые каждый выбирает для себя.
Какой путь безопасней — это, наверное, можно высчитать. Ну а кто проживет ярче и богаче…
Говорят, первая любовь всегда несчастна. Вы согласны выбросить ее из головы во имя пятой или седьмой, вполне благополучной?
Загадочное племя неформалов
Проблема контакта
Человечество, по сути, глубоко провинциально: мы привыкли отсчитывать мир от своего Урюпинска или Крыжополя. Сейчас вот грезим инопланетянами, ждем гостей из далеких миров, очень серьезно обсуждаем проблему контакта — верней, Контакта с заглавной буквы. Научная фантастика идет просто косяком. И везде, хоть в книге, хоть в кино, проблема решается однотипно: вылезло из огромной тарелки симпатичное чудовище в скафандре, задало случившемуся поблизости почтальону дяде Васе вопрос на непонятном наречии, дядя Вася возразил по-нашенски, а затем в ранце инопланетянина что-то хрустнуло, пискнуло, хрюкнуло (компьютер заработал!), и гость тоже заговорил по-нашенски, да еще с приятным крыжопольским акцентом. И правильно: хочет Контакта — пусть выражается понятно. То есть как мы.
В общем-то, проблема встречи делегации в скафандрах меня волнует во вторую очередь. А в первую тревожит контакт — Контакт! — иной…
Если судить по периодической печати — а она довольно точно улавливает потребность читателя, — наиболее популярный круг тем связан нынче с молодежью. Статьи о металлистах и люберах, юных наркоманах и рокерах просто из рук рвут, а валютные проститутки занимают на страницах прессы место не менее почетное, чем в более спокойные времена передовые доярки. Молодежной модой телевидение приправляет скучноватые передачи, как жесткое мясо шашлычным соусом. Молодежный жаргон проникает в быт интеллектуалов: вечерами серьезные социологи спешат на тусовку, чтобы там за чашкой чая обсудить тусовки молодежи. Неологизм «неформал» прочно вошел в устную речь и быстро внедряется в письменную. Да и в моей почте было все больше писем с одним, по сути, вопросом: что нынче за молодежь, чего они хотят, почему такие? И — как с ними разговаривать?
Увы, мы можем знать молодежь или не знать, понимать или не понимать, это, как говорится, ваши сложности, но разговора с нею не избежать. Везде — дома и на улице, в цехе и аудитории, в магазине и на пляже возникает множество ситуаций, когда интересы поколений так или иначе сталкиваются. Тут и необходим если не общий взгляд на вещи, то хотя бы общий, обоим собеседникам понятный язык. Проблема контакта. Контакта.
Активный пассив
А ведь совсем недавно все было так спокойно и хорошо, главное — ясно. Вот вам комсомол, передовой отряд, вот сплотившаяся вокруг него активная, сознательная молодежь, большая часть юношества, пока еще недоохваченная нашим влиянием. И как с этой болотистой категорией обращаться, тоже было ясно: по-дружески, терпеливо вовлекать в общественную жизнь, изобретательней проводить лекции и политинформации, помогать им, отсталым, заполнить пустоту своего существования яркими, интересными делами…
И вдруг — словно граната взорвалась, брызнув в толпу жаркими, опасными, непонятной формы осколками. Что случилось, где, кого, почему? Суета, тревога, растерянность…
Стоило снять с очков защитные фильтры, а с общественного мнения ограничительную узду, и оказалось, что болото вовсе не болото, что именно «пассив» наиболее самостоятелен и социально активен, что жизнь его вовсе не пуста, а, наоборот, заполнена нестандартными, трудными, рискованными и потому особо привлекательными делами. Выяснилось, что инертная, неорганизованная часть молодежи на самом деле прекрасно организована, сплочена и руководима — вот только сплочена не вокруг тех, кому из года в год, исправно или неисправно, но все же платят комсомольские взносы.
Кстати, поговорка, восходящая к классическим строчкам, нынче как бы изменила направление: сегодня комсомол, задрав штаны, бежит за неформалами, уговаривает работать вместе, предлагает помещения, деньги, помощь и защиту. Однако неформалы ко всем этим в основном искренним и бескорыстным призывам относятся прохладно (вот тут — инертны!). Ибо, как правило (еще одна неожиданность), в жизни они совсем неплохо устроены: и кровом обеспечены, и не нищие, и великолепно защищены, и сами при желании могут кому угодно помочь — хоть бы и комсомолу. Вот только желание это возникает предельно редко. Да и — в чем помочь-то? Помогать можно только в конкретном деле. А много ли таких дел у комсомола? Роль всеобщего помощника, не имеющего ни реальных прав, ни реальных обязанностей, ни, в силу этого, реальной ответственности, не тяжела, но и не слишком уважаема.
А неформалы, хороши они или плохи, умны или глупы, образованны или невежественны — по крайней мере, самостоятельны. И умны по своей воле, и глупы не по приказу.
Говорят, у них нет ни целей, ни идеалов. Сомнительное утверждение! Люди без цели не станут ли годами собираться вместе чуть ли не ежедневно? А цель предполагает хоть какой-то, но идеал — хотя бы просто наилучший вариант собственного будущего.
Другое дело, что эти цели и идеалы могут не совпадать с нашими, а то и впрямую противоречить им. Кстати, именно в этом сплошь и рядом обвиняют неформалов раздраженные взрослые, настаивающие, что все свои загадочные группы подростки создали по прямым указаниям Би-би-си и «Немецкой волны». Разумеется, на таком уровне мышления никакой контакт не получается, если не считать контактом обмен взаимными оскорблениями.
Так что же это за странное массовое явление? Что за организованный хаос? Как нам, взрослым, понять собственных детей?
В духе нашей же научной фантастики мы все ждем, что вот сейчас что-то хрустнет, пискнет, хрюкнет, сработает некий внутренний компьютер, и странные молодые люди заговорят точно по-нашенски, причем непременно с крыжопольским акцентом. И все станет ясно: где недовоспитали, где перебаловали, какую гайку ослабить, а какую подкрутить.
Боюсь, ожидания эти напрасны. Не заговорят. Ибо, во-первых, мало нуждаются в нашем понимании (иногда наоборот, заинтересованы в непонимании), во-вторых, сами не столь уж хорошо понимают себя, а в третьих, слишком часто не понимают нас: мы гадаем, что их тянет на тусовку, а они — что нас влечет на собрание.
Нет, расчет на хрюканье в компьютере чересчур оптимистичен. Наши юные инопланетяне осваивать крыжопольский акцент не станут. Придется самим разбираться в их языке.
А разобраться необходимо. Ведь даже не понимая молодежь, не видя ее цели, ее трудности, мы все равно ее учим, в меру своей удачливости воспитываем, вообще пытаемся ею руководить. Иначе нельзя, социальное положение обязывает — как-никак отцы. Но можно ли вести машину, не видя дороги? Тут можно таких дров наломать…
Ну и что?
О неформалах известно довольно много. Известно, как стригутся, как одеваются, что поют и танцуют, какую музыку предпочитают и еще всякое разное. И облик их, и манеры, и танцы вызывают порой просто шок. И тянет предположить, что у людей, одетых и стриженных до такой степени не так, и все прочее должно быть тоже предельно не так. И по-человечески я могу понять коллегу, который требует пресечь рок-музыку, ибо она якобы толкает молодежь к бездуховности, наркомании и свободной любви.