Но предположить наличие связи еще не значит ее доказать.
В любой из наших столиц, в городах-миллионниках, в портах, на курортах, в областных центрах молодежная толпа ярка, необычна и разнолика. Но даже в этой толпе выделяются необычностью группы парней и девушек, порой едва переступивших подростковый возраст, порой уже вошедших в зрелость. Попробуем всмотреться в них без предвзятости, учитывая только факты и отстраняя домыслы.
Вот идет парень лет двадцати, на шее у него цепочка белого металла, на куртке заклепки, а в правом ухе серьга. О чем это говорит? Если опираться на одни лишь факты, только о том, что на шее у него цепочка, на куртке заклепки, а в правом ухе серьга.
Нелепость, уродство, вызов? Не знаю. Может быть.
Но навстречу ему идет женщина лет сорока, почтенная во всех отношениях, мать семейства, член месткома и даже председатель кассы взаимопомощи. Разве придет вам в голову шальная идея объявить ее наркоманкой и жрицей свободной любви? А ведь у нее на шее тоже цепочка, да еще из желтого металла, а на блузке крупная брошь, а в ушах даже не одна, а целых две серьги!
Вот торопится в автобус миловидная девушка, стриженная почти «под ноль». Зачем? С какой стати? Что она этим хочет сказать?
Не знаю. Но вижу, как поблизости пересекает улицу колонка солдат, и каждый стрижен не почти, а вовсе «под ноль». Понимаю, у них на то есть причины. Но, может, и у нее есть причины?
Непривычное пугает. Когда почтенный гражданин, проходя по бульвару, видит на одной скамейке шестерых или восьмерых молодых людей, у каждого из которых на запястье нитка с бисером, он невольно убыстряет шаг: уж не затевают ли чего? Почему же его не страшат десять незнакомцев — у каждого на шее галстук! — которые закрываются на два часа в кабинете и велят никого не пускать? Уж эти-то точно что-то затевают!
Я не оправдываю крайности моды и не осуждаю их. Я просто предлагаю на них не сосредоточиваться. Ведь, уткнувшись глазом в блестящие заклепки или двухцветные волосы, можно проглядеть нечто гораздо более интересное, странное и значительное. Серьга в ухе? Да, серьга в ухе. Ну и что?
Конечно, иногда в пестром мире неформалов происходят события, далеко не забавные: то скандал, то драка, то кое-что совсем уж страшное.
Недавно позвонила знакомая журналистка из республиканской столицы и рассказала о жутковатой истории, случившейся в их красивом и культурном городе. Раскрыто преступление, вернее, цепь преступлений, совершенных группой «металлистов», в основном ребят из ПТУ. Парни изнасиловали девушек. Технология мероприятия была по-современному проста: знакомство на улице, предложение съездить за город послушать музыку и повеселиться, короткое путешествие в ближние окрестности на чью-то дачу, стакан-другой для настроения — а дальше собственно «веселье», существенно выходившее за рамки предварительной договоренности.
Поскольку речь сейчас о преступниках, а о не жертвах, не будем задавать вопрос, почему юные красавицы так легко соглашались прямо в вечер знакомства на романтический загородный вояж. Хотя одна деталь в какой-то степени может послужить им извинением: и знакомились с будущими потерпевшими, и предлагали путешествие с музыкой и весельем не парни, а девушки: девушки из той же «металлической» компании.
Обо всем этом кошмаре город только и говорит. Особых расхождений в оценках не наблюдается. Моя знакомая, которой журналистское удостоверение открыло двери следственной тюрьмы, солидарна с подавляющим большинством: дикарская музыка будит в человеке дикаря.
Полный невежда в сфере современных ритмов, я охотно принял бы это объяснение, такое простое и удобное. Увы, мешает другая история, происшедшая давно, лет двадцать с лишним назад.
Тогда я приехал в Покров, в воспитательную колонию, где за колючей оградой учились, работали, занимались в самодеятельности и с песней маршировали строем девчонки от четырнадцати до восемнадцати лет: и охотницы до чужого имущества, и хулиганки, и юные магдалины, уже познавшие все разновидности и группового и корыстного секса. Там я, в частности, познакомился со стеснительной девушкой лет пятнадцати из большого уральского города. Спросил, за что попала. Покраснев, она ответила, что плохо себя вела. А заместитель начальника колонии сказал мне:
— Вы ее личное дело почитайте. Просто Мопассан!
Я прочитал. Оказалось, что скромненькая девочка была в банде подростков от тринадцати до семнадцати лет — а руководила бандой тоже девушка, но постарше, лет восемнадцати. Любимым развлечением компании как раз и было заманивать в глухое место чужих девчонок и отдавать на забаву своим парням. Причем, повторяю, происходило это в начале шестидесятых, когда о рок-металле и слышно не было, а злонамеренные радиоволны перехватывались в эфире мощным улюлюканьем глушилок.
Наверное, в каждом человеке есть жестокость, угрожающая ближнему, и совесть, оберегающая его. Не стану гадать, почему злое начало время от времени берет верх — на анализ этой проблемы надо положить жизнь, и то без всякой гарантии на успех. Но выводить преступление целиком из музыкальных пристрастий нескольких подонков — это ведь тоже жестокость, ибо попутно мы шельмуем сотни и сотни ни в чем не повинных людей. Вероятно, любая случайность достойна анализа, но без всяких оснований объявлять ее закономерностью — недостойно. Когда бухгалтер в поволжской деревне топором убивает тещу, мы ведь не говорим, что его до этого довела бухгалтерия…
Три вопроса
Явление современных неформалов ставит перед нами целый ряд парадоксальных проблем. Вопросов, на которые, даже крепко подумав, непросто ответить.
В последние десятилетия в сфере потребления и организованного досуга бесспорно лидерство женщин. Тут даже исследований проводить не надо: загляните в театральный зал или в обувной отдел универмага. В пансионатах, домах отдыха, даже на турбазах женщины составляют стойкое и если не подавляющее, то сильно превосходящее большинство. Да и на дискотеках куда заметнее лучшая половина юного человечества.
А вот во всех неформальных группах, как в ордах древних кочевых завоевателей, полная и безоговорочная гегемония мужчин. Конечно, и девушки присоединяются к движению, но позже — их место в обозе, у котлов. Они напоминают не столько добровольных спутниц, сколько полонянок, захваченных в разоренных городах, торопливо и невнимательно рассованных по походным гаремам и увлеченных чужим порывом, цель которого им непонятна, а направление неизвестно.
Мужская гегемония — почему?
Еще вопрос. Как бы энергично ни заявляло себя новое течение, какими бы привлекательными атрибутами ни обладало, как быстро ни завоевывало бы массовых сторонников, вершинный его период невелик: два-три года. А там уже новое воинство выходит на жизненное ристалище.
Конечно же, все течет, все изменяется — но почему так быстро? Чем объяснить эту калейдоскопичность? По какой причине, шумно отработав свои два-три раунда, покидают ринг общественного внимания сперва хиппи, потом футбольные фанаты, центровые ребята, каратисты, панки… Почему металлисты, при мощной музыкальной поддержке стремительно прорвавшиеся к центральной арене, уже теснятся брейкерами, а у тех за спиной исподволь набирает вес и влияние пока еще замкнутая и потому особо таинственная «система»?
Каждый раз, когда возникает новое движение, мы, оправившись от первого шока, пытаемся его логично объяснить, чаще всего выводя ошеломляющую атрибутику из изменившихся жизненных условий. Так, недавно я был гостем мини-симпозиума молодых московских психологов, где умненькая и симпатичная аспирантка Оля, позвякивая шейной цепью, подробно объясняла, почему именно «металлизм» отвечает глубинным потребностям времени. Аргументы были убедительны: грохот эпохи требует и от музыки грохочущих ритмов, «металл» в наушниках плейера заглушает шум трамвая и метро, что имеет положительный медицинский эффект, и т. д. Молодая аспирантка даже привела цитату из кого-то популярного в меломанских кругах: мол, металлисты видом и поведением как бы имитируют людей, уже переживших ядерную войну. Вот ведь какие молодцы — одной пяткой уже вступили в тревожное будущее!.. Я соглашался с Олей, но думал: а что она скажет через год-полтора, когда металлисты уйдут на периферию молодежной жизни и юные идеологи новых групп с не меньшей убедительностью докажут, что лязгающий век толкает людей к шепоту, что примета времени — флейта, или скрипка, или вообще молчание?