К нему стали приходить странные мысли, а не заигрался ли он со своими собаками, не разбудили ли его странности какого-то темного древнего демона, ненасытного, как индийская богиня Кали. Чтобы рассеять сомнения и укрепить дух, ходил по ночам на круг, пел со всеми протяжные лунные песни, и замечал на себе пристальный взгляд седого вожака. Желтоглазые слабости не прощали, не прощали и предательства. Антип понимал, как бы он не пытался изменить свою жизнь к лучшему, никуда ему не деться от этого мрачного ночного воинства и никогда не избавиться от странных своих примет: вертлявых пальцев, лунатизма, редкой памяти, родимого пятна на голове, да и другого, о чем людям даже рассказывать страшно.
В голове Антипа начинала ворочаться смутная догадка. Он знал, что подошел к какому-то рубежу, и скоро все будет по-другому, нужно только еще немного подождать и что-то сделать. Тем временем, он попросился на свою кафедру преподавателем. В морге тоже навел порядок, и все взятки, которые раньше совали в карманы его подчиненных, стали стекаться в его закрома. Дома ночевал редко, ссылаясь на то, что Галя затеяла ремонт, а он не выносит запаха краски. Жена звонила на работу, сообщала, что была в магазине и видела плитку керамическую, испанскую, с дельфинами. Вздыхая, говорил:
— Ну, покупай испанскую, если хочешь.
На следующий день Галочка докладывала, что шла за плиткой и увидела костюмчик, которого нет ни у кого из ее подруг. Он рассеянно кивал, думая, что обратной дороги нет, и ему надо успеть забить домашним скарбом квартиру с Галей, а потом будет поздно. Почему поздно, он не знал, но крутился, как белка в колесе. В конце семестра его вызвал декан и, похвалив, предложил продолжить преподавательскую работу, а заодно заняться научной деятельностью. Антип кивнул и занялся еще репетиторством и вымогательством, вытягивая деньги с практикантов, которых нарочно заставлял копаться в самых гнилых и старых трупах. Студенты совали деньги и обещали по случаю прибить гнусного препода. Антип только усмехался: «Пусть попробуют». Деньги он откладывал не для себя, а для жены.
Пару раз сходил с собаками на ночную охоту. В первый раз поймали обдолбанного пацана с дырявыми венами. Второй раз напоролись на троих мордастых парней у черного ландкрузера, один из которых был мертв, второй тяжело ранен в легкое, а третий, пьяный в умат, крутил пистолет и что-то угрожающе буровил. Собаки съели всех.
Антип чувствовал, что желанная перемена все ближе. Тревожное чувство накатывало, не отпуская по несколько дней. По ночам он просыпался от скрежета собственных зубов. Полусонная Галя что-то успокаивающе бормотала и гладила по курчавой голове, а он смотрел, как в окно сквозь новый китайский тюль на него призывно глядит мраморная паучиха.
В одну из таких ночей, сидя с собаками в саду возле морга, он потерял сознание. Очнулся от того, что желтоглазые обступили его, тревожно глядя на своего повелителя, а детеныш Седого вылизывал лицо мокрым, пахнущим псиной языком. Второй раз он упал в обморок на лекции. Студенты, даром, что медики, помчались всей группой не за аптечкой, а в деканат. Пришел в себя сам. И, глядя на пустые обшарпанные столы, понял, что скоро умрет от опухоли головного мозга.
На всякий случай сходил к знакомому онкологу, где, сбрив с головы жесткие черные волосы, первый раз показал миру красное пятно, вцепившееся в голый череп цепкими паучьими лапками.
— Знаешь, старик, у тебя любопытная опухоль под пятном, — коллега и бывший однокурсник Серега Полищук заинтересовано смотрел на него, прищурив близорукие глаза. — Давно оно у тебя?
— С рождения.
— Даже так? — Полищук подался вперед, и Антипу показалось, что сейчас тот кинется на него и начнет препарировать, аппетитно причмокивая от безудержного академического интереса.
— А ведь ты всегда был странным, способности у тебя всякие были, память фотографическая, — Полищук протер очки. — Это из-за нее, голубушки. Она, знаешь ли, подавляла одни участки мозга и стимулировала другие.
Он любовно коснулся паука на макушке, и Антип поморщился от холодного медицинского прикосновения.
— Ты мне лучше, скажи, сколько мне осталось?
— Осталось? А совсем пустяки тебе остались — месяца два-три, не больше. Ну, конечно, мы тебя не бросим, химию поделаешь, туда-сюда походишь, — Полищук, словно не замечал, что перед ним сидит пациент и живой человек.
— А знаешь что, Антипка? — он подался вперед.
— Что?
— Продай мне эту опухоль, а? Тебе же к лету все равно уже будет, а мне поможешь. Годы-то идут, не все же в докторах наук ходить. Хочется и профессорскую должность, и хлеб с маслицем. А Антипушка? Ну ты же понимаешь? Я заплачу, я выбью деньги.