— Да что ты? — съязвил Грейвс. — Дрю, а если дверь окажется закрытой?
Уголки губ дрогнули, и я чуть не рассмеялась его наивности.
— В таких домах двери никогда не закрывают, — объяснила я шепотом и открыла дверцу грузовика.
Как только я выпрыгнула из машины и захлопнула дверцу, ветер снова напомнило себе, взлохматив волосы и обжигая щеки холодом. Я обошла грузовик, не смея заглянуть в окно салона. Побледневшее, испуганное лицо Грейвса вряд ли способствует поднятию боевого духа, тем более что я сама умираю от страха.
К двери вели три ступеньки, а огромные бетонные вазы, до краев заполненные снегом, наверняка предназначались для цветов.
Здесь ничего не растет, все кругом забетонировано. Я вздрогнула. Мороз был совсем не сильным, но его прохладные пальчики уже заползли за шиворот и пробрались в кроссовки.
Я приблизилась к двери и коснулась ручки — замок легко открылся. Неожиданно послышался гортанный совиный крик. Я оглянулась через плечо, однако не увидела бабушкиной совы, только снова услышала птичий клекот и шуршание крыльев. Поодаль стоял грузовик, нарушавший тишину ровным урчанием двигателя. Дверь передо мной бесшумно открылась, и внутрь дома залетел снег.
Дрожа от холода и страха, я перешагнула через порог и прошла вперед по коридору с паркетными полами, натертыми до блеска. Наверх вела лестница, освещаемая тускло горящими изысканными канделябрами. Тяжелый пистолет направлен в пол, предохранитель снят, а в душе одно желание: вот бы папа был здесь!
«А вдруг он действительно был здесь?» — спросил тоненький голосок, пробившийся из глубин сознания.
Волна страха окатила меня с ног до головы, проведя по спине противными прохладными щупальцами.
«Я все видела, — последовал быстрый ответ противному голоску. — И знаю, где он погиб. Папа оставил грузовик снаружи и вошел в коридор заброшенного склада, а там за дверью его кто-то уже поджидал».
В доме повсюду горел свет, но почему-то веяло холодом, как в подвале. Я сделала два осторожных шага, сбоку от меня открылась дверь в огромную прихожую, и тут освещение незаметно приобрело другой оттенок.
Я резко обернулась, но успела лишь увидеть, как бесшумно захлопывается парадная дверь. Рот заполонил стойкий вкус ржавчины, смешанный с омерзительным привкусом гниющих апельсинов, истлевших в темном сыром подвале. Звон в голове усилился, сплошь заполняя ее ватой и мешая здраво рассуждать.
Блик света упал на прямоугольный предмет, лежащий на полу. Глаза отказывались признать до боли знакомую вещь.
Мокрые кроссовки скользнули по натертому паркету. Выступивший на разгоряченном теле пот мгновенно превратился в пар, так как в доме стоял страшный холод, а облачка теплого воздуха, выдыхаемого изо рта, тут же развеивались. Я двигалась, словно во сне, как будто повторялась прошлая ночь, когда вялое, неповоротливое тело кто-то затолкнул в прозрачный шар и потащил вперед.
Превозмогая боль во всем теле, я наклонилась и подняла с пола черный кожаный бумажник, раздувшийся от денег. Внутри по-прежнему лежали папины права, на которых с фотографии с мрачным вызовом смотрел он сам. А вот мамина фотография исчезла, но на прозрачном кармашке, где она хранилась, остался след от моего большого пальца, которым я обычно гладила ее улыбку. Я выпрямилась, машинально убрав бумажник в карман, и шагнула вперед, приближаясь к другому предмету, мерцавшему на полу серебряными бликами.
Я узнала его, прежде чем склонилась ниже, встав на ноющие колени, и взяла в руки.
На полу лежал большой медальон, сделанный в виде сердца с распятием внутри, а с обратной стороны выгравированы незнакомые символы, которые владелица скрывала на груди от всего мира. Причудливые узоры на медальоне и разорванная серебряная цепочка знакомы с детства, и я их ни с чем не спутаю. Ведь это мамино украшение, оставшееся нам с отцом на память.
Я прикоснулась к медальону указательным пальцем. Из дрожащих губ вырвалось облачко пара, а горло сжала невидимая рука. Я подняла украшение и выпрямилась, глаза оставались сухими.
Внезапно появилось ощущение чужого присутствия в доме.
Из зала в конце коридора донесся молодой мальчишеский голос: более мягкий, чем у Грейвса, но резче, чем у Кристофа. Говорил он, как и дампир, с расстановкой, делая между словами ненужные паузы:
— И сказал Паук: «Приходи, красотка, в гости». — Послышалось радостное хихиканье, полное самодовольства. — И Муха приглашенье принимает и попадает в западню.