Половое созревание не помогло. Я была окружена девочками, переживающими более яркие события подростковой жизни — растущую грудь и начало менструации. Хоть у меня также повыскакивали прыщи на подбородке, мне не хотелось обсуждать эти изменения, проходящие или постоянные, ни с папой, ни с бабушкой, несмотря на их раздражающие попытки. Есть вещи, о которых не хочешь говорить. Вокруг меня все стремительно менялись, но я за ними не успевала.
Все же, постепенно и у меня появилась подруга. Гейл была честолюбивым косметологом с кудряшками, и она носила с собой ингалятор не по медицинским показаниям, а потому что он вводил ее в состояние эйфории. С облегчением я призналась себе, что наконец нашелся кто-то, с кем я могу проводить время, — я добровольно принимала участие в ее экспериментах по искусственному загару, которыми она мучила меня каждую совместную ночную вечеринку.
Мы не были, как это принято называть, родственными душами. Однажды я случайно увидела, как она прищуренным и подозрительным взглядом рассматривает в моей спальне книжную полку. У меня была огромная коллекция романов, подаренных или купленных на распродажах, и среди них одна случайная книга «Волки Уиллоуби Чейз», навсегда позаимствованной в библиотеке.
— Книги захламляют место, — сообщила Гейл, искривив верхнюю губу. — Тебе надо избавиться от них в пользу лаконичности. В стиле минимализм. Именно таким будет мой салон красоты: белые стены, белые стулья, белая… туалетная бумага.
К своему ужасу я заметила, как Гейл взяла с полки «Трещину во времени» Мадлен Л’Энгл, и открыла ее с таким хрустом, что страницы хрупкого переплета вывернулись наружу.
— Она не будет тебе интересна. — Я с трудом вытянула роман из ее рук, крепко обхватила его руками и прижала к груди. Книга принадлежала маме. Бабушка рассказывала, что Кристин любила ее читать под яблоней в конце сада. Я могла бы пересказать роман наизусть от корки до корки, так много раз его перечитывала. Осознание того, что пальцы мамы прикасались к страницам, дарило удивительные ощущения, как плавание в теплой шелковистой воде.
Гениальная книга, главную героиню которой, Мег, я идеализировала. Будучи маленькой мне нравилось представлять, что мама все еще жива, и что наша семья будет как у героини: с красивой мамой-ученым я отправлюсь в приключение во времени и в пространстве, чтобы найти Тессеракт или убийцу человечества.
Неудивительно, что мне потребовалось много времени, чтобы обрести уверенность. Я — прирожденный конформист, редко оспаривающий власть, поэтому в школе отчаянно пыталась подстроиться под других детей. Но моим доминирующим желанием были упорная работа и отличная учеба. В Черрифилд, если все в порядке с головой, не хочется демонстрировать ум, что ставило меня в непростое положение. С одной стороны, нестерпимо хотелось добиться успехов в учебе, а с другой — сделать это как можно незаметнее. Я специально не поднимала руку, когда знала ответ. Я прятала тетради с упражнениями, а позже, открыв их и увидев пятерку, сияла от удовольствия. Но все изменилось, когда я стала лучшей ученицей в научных дисциплинах и обнаружила себя сидящей рядом с Эдом.
Он пах мальчишкой, но не тем запахом подросткового созревания, как другие. Его запах был приятным, сухим и теплым, почти как аромат печенья, если только он не обливался «Линксом».[14] Парадоксально, но тот факт, что мне нравился его запах, был одной из многих причин, почему я чувствовала себя комфортно рядом с Гейл, даже когда она, хихикая, рассказывала анекдот о грудных имплантах подруги мамы, взорвавшихся в самолете по пути в Болгарию.
Мы едва разговаривали с ним первые несколько уроков: просто сидели рядом, терпя присутствие друг друга. Поэтому, когда, в один прекрасный день готовясь к биологии, я услышала его голос, была удивлена:
— Мы будем препарировать лягушек?
Бледное восковое лицо мальчика покрыла легкая испарина.
— Думаю, да, — промямлила я.
— Понятно… Я… уф.
Я отвернулась, притворившись, что не расслышала, но успела заметить, что его слегка качает.
— Что-то не так? — прошептала я.
— Просто… У меня проблемы с этим. — Он ухватился за край стола, чтобы удержаться на ногах, а костяшки на его руках побелели.
— Да, какая ерунда, лягушки, подумаешь, — с надеждой усмехнулась я, но он остался глух к моему остроумию. — Нет, правда. С тобой все в порядке?
Он с трудом кивнул.
— Я уверена, что тебя отпустят, если тебе нехорошо.