Позже страх сменился облегчением, когда прибыли не те, кого опасались, и это был приятный сюрприз – прибывшие выказали уважение и почтение слугам Господа. Мериэль вызвалась подавать пищу и вино, летая, словно пушинка, едва касаясь земли.
Гости напомнили ей, как она любила и как скучала по мужской половине человечества. Девушке нравилось поддразнивать рыцарей, нравились их добродушные шутки и легкий флирт с застенчивым молодым дворянином, так и не посмевшим поднять на нее глаза. Понравился и резкий предводитель отряда с лицом падшего ангела, чье замечание насчет неосторожности живо напомнило ей старших братьев.
Послушница вновь начала мерить шагами келью, проводя нежными пальчиками по шероховатым стенам. Ей, конечно, приходилось видеть и красивых мужчин, и не очень. На монастырских полях трудились крестьяне, в Ламборне часто бывали посетители, кроме того, представители сильного пола встречались во время прогулок. А сам монастырь был женским царством.
Девушка заговорила с соколом:
– Ты же знаешь, Руж, мне придется дать обет, у меня просто нет выбора. Мой отец был небогат – Болейн может прокормить только Вильяма и его семью, но и они едва сводят концы с концами. Пока удалось удачно выдать замуж Элис и Изабель, но на их приданое ушло все состояние семьи. Самая младшая из пятерых детей, я и так должна быть благодарна, что семья нашла деньги, чтобы заплатить за мое пребывание в Ламборне.
Сокол с глухим клекотом запрокинул голову, затем опустил ее вниз, будто соглашаясь с мнением хозяйки. Мериэль продолжала:
– Как монахиня, я буду пользоваться уважением, наслаждаться компанией и дружелюбием сестер и служить Господу нашему, – она повысила голос: – У меня нет другого выхода. Завтра вечером мои родные приедут на церемонию. Вильям уже организовал празднество. Это должно быть здорово, и менять свое мнение слишком поздно. По-моему, это было невозможно с самого первого дня моего прибытия сюда.
Руж зашевелилась, и Мериэль поняла, что ее возбуждение, передалось птице.
– Здесь мое место, – более спокойно проговорила послушница, стараясь убедить птицу в том, в чем сама не была уверена. – Теперь моя семья – мать Роуз, сестры, послушницы. Если бы папа был жив, все было бы по-другому. Конечно, он отругал бы меня за отъезд из Ламборна, но порадовался бы моему возвращению. А вот Вильям и его жена… Брат, конечно, не откажется принять меня обратно, а вот Халева скажет, что я вырываю кусок изо рта ее детей, и будет обращаться со мной, как со служанкой. Я не могу вернуться!
Мериэль судорожно вздохнула, затем неожиданно решительно произнесла:
– Когда я стану невестой Христовой, то буду уверена, что совершила правильный поступок, – она сорвала с себя головной убор. Волосы послушницы остригаются перед самым принесением обета как символ отречения от мира. Обрезав их сейчас, она докажет самой себе, что приняла окончательное решение.
Мериэль подняла нож, предназначенный для затачивания перьев. Схватив одну косу, она туго натянула ее, чтобы нож сразу отсек волосы, блестевшие в свете свечи, как эбеновые. Чтобы считаться красавицей, нужно быть высокой и белокурой, как ее сестры, но в глубине души девушка всегда верила, что у нее чудесные волосы, несмотря на цвет. Они спадали почти до колен блестящей черной волной.
Тщеславие! Чем скорее волосы будут обрезаны, тем лучше. Девушка поднесла лезвие ножа чуть ли не к корням волос, сжав рукоятку так, что костяшки пальцев побелели. Но рука застыла, и Мериэль поняла, что не сможет осуществить задуманное.
Однако заминка произошла вовсе не из-за любви к себе. Мериэль чувствовала, будто грудь придавил тяжелый камень, мешая дышать и двигаться. Пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, она на мгновение закрыла глаза, но результат получился противоположный – будто стены сошлись у нее над головой, не давая дышать и лишая жизни.
Иллюзия казалась настолько полной, что, открыв глаза, несчастная и наяву видела сомкнувшиеся стены, повисшие над головой, словно рок, грозящий неминуемой гибелью.
Мериэль еще никогда не испытывала такого ужаса. Нож выпал из ослабевших рук, и она, рухнув на колени, спрятала лицо в ладонях и зарыдала, содрогаясь. В отчаянии девушка закричала:
– Матерь Божья, помоги мне, помоги мне!
Вначале казалось, будто на ее горячие мольбы не будет ответа, и паника целиком поглотит ее. Но ужас уступил место умиротворению. Сначала послушница ощутила какие-то теплые потоки, несущие покой, затем словно легкое покрывало опустилось на девушку, будто Божья Матерь спустилась на землю и обняла, стараясь успокоить свою несчастную дочь.
Совершенно отчетливо Мериэль увидела себя, стоящей на перекрестке. Дорога направо вела в монастырь – чистая, безопасная.
Левая казалась такой же темной и неизведанной, как правая – светлой и чистой. Эта дорога лежала перед ней, окутанная таинственным туманом, в котором таились радость и опасность, свобода и смерть. И все же выбора не было. На мгновение перед глазами встало видение неземной красоты – ангел с горящим мечом и безжалостно-великолепным лицом, преграждающий путь в монастырь, к благочестивой и праведной жизни.
Не успела Мериэль перевести дыхание, как видение исчезло. Девушка просила помощи и совета и получила их. Теперь ей следует идти неизведанной тропой, пробираясь сквозь туман, невзирая на ловушки и опасности, подстерегающие ее на пути.
Слезы все еще блестели на щеках, когда Мериэль, взяв свечу, пошла по длинному узкому коридору на первое в жизни судилище. Звон колоколов возвещал о заутрене, а послушница уже стучалась в дверь к настоятельнице.
Матушка Роуз пригласила ее войти. Она готовилась к выходу в церковь, и даже в этот глухой предрассветный час казалась существом из другого мира. Взирая на послушницу без всякого удивления, мать Роуз мягко спросила:
– Да, дитя мое?
Мериэль пыталась найти слова, чтобы объяснить причину своего прихода, но смогла только выдавить из себя:
– Я не могу этого сделать, матушка, просто не могу.
Сразу все поняв, настоятельница заключила девушку в объятия.
– Все в порядке, дитя мое, все в порядке.
Мериэль поставила свечу и, зарывшись лицом в темную одежду настоятельницы, заплакала, бормоча сквозь слезы:
– Я люблю Бога и Божью Матерь, и монастырь, но монахиней быть не могу.
– Есть много путей служения Господу, – мягко произнесла мать Роуз, поглаживая плачущую Мериэль по спине. – Мария была женой и матерью, а чтобы последовать ее примеру, лучше жить вне стен монастыря – женщины стригутся в монахини по многим причинам, но ты, дитя, совершишь большую ошибку, став одной из нас. Для этого нужно иметь призвание.
– Где-то в глубине души я понимаю, что поступаю верно, – прошептала Мериэль, – но не имею ни малейшего представления, что со мной станет. Мой брат Вильям будет очень недоволен.
– Нисколько не сомневаюсь, что у Господа другие планы на твой счет, и в свое время ты поймешь, что он задумал, – мать-настоятельница ничуть не удивилась такому решению послушницы. Хорошо зная человеческую душу, она давно поняла – девушка не предназначена для ношения клобука, однако несчастное создание вполне может дать обет, ведь ничего другого ей не остается. Из нее получилась бы смиренная и благочестивая монахиня, но лучше, если она найдет в себе мужество покинуть монастырь.
Мать Роуз с сожалением подумала, что ей будет не хватать милой, простодушной Мериэль, приносящей с собой свет и веселье, однако окружающий мир больше нуждается в радости, чем Ламборн.
– Утром я пошлю сообщение в Болейн, чтобы твоя семья знала о решении и не приезжала на церемонию.
Мериэль кивнула, затем с видимой неохотой отошла от настоятельницы. Прекрасно понимая, что делает правильный выбор, она не осмеливалась думать о последствиях.