Выбрать главу

- У тебя, - Чудика не покидала радость. - Телевизор будем вместе смотреть.

- Да, но у меня тесновато, Иван...

- Проживем! В тесноте - не в обиде.

- Но я уже недоволен, Иван... то есть Вася! - вышел из терпения режиссер. - Разве ты не видишь? Я уже мрачнее тучи, а ты все улыбаешься.

- Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу - переберусь в общежитие.

- Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?

- Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?

- Ты родом откуда? - перебил режиссер.

- Из деревни...

- А хотел бы действительно в городе остаться?

- Черт ее... не думал про это. Нет. Мне у нас лучше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?

- Как тебе сказать... - Режиссеру больно было огорчать Васю. - У нас другой парень написан. Вот есть сценарий... - Он хотел взять со стола сценарий, шагнул уже к столу, но вдруг повернулся. - А как бы ты сделал? Ну, вот ты приехал в город...

- Да нет, если уж написано, то зачем? Вы же не будете из-за меня переписывать.

- Ну а если бы?

- Что?

- Приехал ты к знакомым...

- Ну, приехал... "Здрассте!" - "Здрассте!" - "Ты как здесь?" - "Хочу на фабрику устроиться"...

- Ну?

- Ну и все.

- А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.

- А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель...

- Нет, ну, вот они такие люди, что - недовольны. Прямо не говорят, а недовольны. Как тут быть?

- Я бы спросил: "Вам што, не глянется, што я пока поживу у вас?"

- А они: "Да нет, Иван, что ты! Пожалуйста, располагайся!" А сами недовольны, ты видишь. Как тут быть?

- Не знаю. А как там написано? - Чудик кивнул на сценарий.

- Да тут... иначе. Ну а притвориться бы ты не смог? Ну-ка, давай попробуем! Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить. Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только...

Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку.

- Ну... ну... Да почему же?! Я же говорил!.. Я показывал какие! Тьфу!.. Сейчас я спущусь. Иду, Вася, подожди минут пять... Там путаница вышла... Черти! - Режиссер вышел.

Чудик закурил.

Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спросила:

- Ну, как у вас?

- Никак.

- Что?

- Не выходит.

- Режиссер просил подождать?

- Ага.

Женщина порылась в столике сценариев, взяла один...

- Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут закладочка - ваш эпизод. - Она сунула Чудику сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее интереса больше к нему не было.

Чудик положил сценарий на стол, взял цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал:

"Нет, не выйдет у нас. С пр. Василий".

Домой Чудик пришел часу в шестом. Шел и ясно себе представил, как он сейчас весело расскажет, как он чуть было не стал киноартистом. Как все будут от души смеяться. (Немое изображение: Чудик рассказывает брату, его жене, детям, показывает, как они репетировали с режиссером; все покатываются со смеху, даже маленький в разрисованной колясочке.)

Чудик дорогой улыбался сам себе.

Едва он ступил на крыльцо братниного дома, как услышал: брат Дмитрий ругается с женой. Собственно, ругалась одна Софья Ивановна, а брат Дмитрий только повторял:

- Да ну, что тут!.. Да ладно... Сонь... Ладно уж...

- Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! - кричала Софья Ивановна. Завтра же пусть уезжает! Чтоб духу его тут не было!..

- Да ладно тебе!.. Сонь...

- Не "ладно"! Не "ладно"! Пусть не дожидается - выкину его чемодан к чертовой матери, и все!

Чудик поспешил сойти с крыльца... А дальше не знал, что делать. Ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.

- Да почему же я такой есть-то? - горько шептал он, сидя в сарайчике. Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества!

Он просидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело. Потом пришел брат Дмитрий. Не удивился - как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.

- Вот... - сказал он. - Это... опять расшумелась. Коляску-то не надо бы уж.

- Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.

Брат Дмитрий вздохнул... И ничего не сказал.

Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки и побежал по теплой, мокрой земле - в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:

Тополя, тополя-а...

С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужу; в них вздувались и лопались пузыри.

В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал.

Звали его - Василий Егорович Князев. Было ему тридцать лет от роду...

Миль пардон, мадам!

Сельсовет. Непомерно большие, мягкие кресла, большой стол, большие диаграммы, плакаты на стенах...

В кресле, почти утонув в нем, ежится Бронька Пупков. Над ним - строгий предсельсовета, в новенькой военной гимнастерке, при ордене Красной Звезды и трех медалях.

- Ну, так што будем делать-то? Бронислав?..

Бронька морщится.

- Ну, што, што?

- Долго будем историю искажать?

- Та-а...

- Не "та-а", не "та-а"... Ты скажи прямо: прекратишь это или нет?

-Та-а чего там!..

- Ничего! Ты дурак или умный? Для чего тебе это надо?

- Ну, все, прекратили. Ты у нас один - умница. Еще дураком обзывает...

- Кто же ты!

- Если ты председатель сельсовета, так тебе можно оскорблять личность? Врежу счас пепельницей... за оскорбление...

- Ты историю оскорбляешь!.. Я же тебя счас посадить могу...

- Скажет. Интересно, по какой статье?

- За искажение истории...

- Нет такой статьи.

- Найдем!

- Один такой - нашел... Найдет он. Сам загудишь раньше меня.

- Ну што делать с этой дубиной!.. Неохота ведь сажать-то...

- Не сажай.

- Ты даешь слово, что прекратишь эту свою глупость?

- Даю, даю.

- Смотри, Бронислав!..

- Смотрю.

Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:

- А вон, Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. - И как-то странно улыбаются.

Бронька (Бронислав) Пупков - еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалеченная правая рука - отстрелено два пальца - не с фронта: парнем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло. Затвор берданки был на предохранителе, сорвался - и один палец отлетел напрочь, другой болтался на коже. Бронька сам оторвал его. Оба пальца - указательный и средний - принес домой и схоронил в огороде. И даже сказал такие слова:

- Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.

Хотел крест поставить, отец не дал. Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде ("педике") - зла ни на кого не таил. Легко жил.