- Слышал, - согласился Елизар. – И бывать случалось.
Своеобразный мир. Но да, для творцов – идеальный. Поразительное сочетание дикой природы и творений Древних.
- Места всего четыре…
- И все четыре оказались заняты?
Кивок.
- Мне… сказали… что… я не дотягиваю… по баллам… нужно было общественную нагрузку… рекомендации… я же не знал, что нужно.
Елизар тоже не знал, что для прохождения практики нужны рекомендации.
- Вот места и не оказалось. А если практику не пройти, то… вовсе отчислят.
- И предложили сюда?
- Да… у некромантов всегда недобор и места свободные. Сказали… какая разница, что рисовать… натура – она и есть натура. Я и согласился.
Потому что испугался отчисления.
- А родители что?
- Я сирота, - светлые ресницы дрогнули. – Директор приюта… помогал очень. И направил. И я не мог его подвести.
Дерьмо.
И главное, не понять, что с этим дарованием делать. Хотя… вернувшись, Елизар самолично разберется. Забродько, декан творцов, кажется, совсем потерял края и понимание ситуации. Ладно, своего ставленника в закрытый мир пропихнуть, это ещё можно понять, но не вместо же нормального студента.
- Ешь давай, - Елизар подавил в себе раздражение. – И убраться надо будет, а то тут срач неистовый.
- Я уберусь!
- Куда ты денешься…
Ночью под окнами не выло, но тоска никуда не делась. Голод и тот отступил, сменившись робкою надеждой, что если так повоет пару дней, а лучше пару недель, то Елена, глядишь, и изменит свои дурные пищевые привычки, а заодно и похудеет.
Впрочем, сейчас она жевала бутерброд со шпротами исключительно из врожденного упрямства.
Туман отступил.
Яндекс предсказал хорошую погоду. А лента принесла красивую фоточку Федюни с новой его любовью и пальмами Гоа. Пальмы были стройны, любовь – молода и кругом прекрасна, в отличие от самого Федюни, море на заднем плане намекало, что у кого-то жизнь удалась, а потому настроение окончательно испоганилось.
А еще альбомы…
Вот кто так рисует-то? И ладно, красота… но достоверность! Где достоверность?! А потому будут говорить, что Елена снова придирается! Красная ручка черкала лист за листом, а тоска не отступала.
Будут говорить, что срывает злость.
Что из-за развода всё.
И личной неустроенности.
Что от этого у Елены ненависть ко всем молодым и красивым… а что почка на рисунке похожа на банан, это так, ерунда. Не всем же живописцами быть.
Впрочем, очередной альбом порадовал.
Нет, не так. Елена даже замерла.
Неужели…
Она перелистнула страницу. И еще одну… вот могут же! Могут, когда захотят… и главное, не только рисунки, но и подписи верны. И расписаться под такой красотой – одно удовольствие. Бутерброд и тот вкус обрел, а жизнь, пусть и ненадолго, но смысл.
Ночью, правда, снился Федюня, который бегал вдоль забора и умолял впустить его, клялся, что всё осознал и раскаялся. Но Елена почему-то ему не верила. Может, потому что взгляд у Федюни был на редкость хитрым. А может, настораживал скальпель, который Федюня прятал за спиной, но как-то так, что Елена все равно его видела.
И не впустила.
А проснулась совершенно разбитая, без сил и снова почти проспав на электричку. И собираться пришлось впопыхах.
- Здравствуйте, Елена Петровна! – за воротами обнаружился Лялечкин в компании хмурого мужика, который ворота осматривал препристально. Даже пальчиком краску сковырнул, а потом поднес к носу и понюхал. И только после этого посмотрел на Елену.
Тоже хмуро.
И даже обвиняюще. Ну да, потрескалась краска. А что он хотел? Дом старый, еще от отца Елене доставшийся, а потому и уцелевший при разводе, в отличие от квартиры, которая вдруг оказалась собственностью Федюниной маменьки.
- Как спалось? – поинтересовался тип.
- Спасибо, плохо.
- Это мой… дядя… четвероюродный.
- Из Караганды, - вспомнила зачем-то Елена.
- Что снилось?
- А вам какое дело? И вообще… мы опаздываем.
- Я провожу, - сказал дядя из Караганды и руку протянул. – Сумку давай… давайте.
Елена и дала. Во-первых, дядя не походил на человека, который с радостным воплем скроется в лесочке, чтобы сжечь журнал отработок. Во-вторых, сумка сегодня казалась еще более тяжелой, чем вчера. В-третьих, времени на споры не оставалось, а без сумки идти выходило быстрее.
Да и… пахло от него приятно.
Странно. И смутно знакомо. Запах этот едва уловимый успокаивал, что, наверное, тоже должно бы подозрения внушать. Но Елена устала, да и электричка опять же…
- Елена, - представилась Елена, потому что Лялечкин, плетшийся сзади с видом полным тоски, явно не собирался знакомить её с дядей.